Тревожное недоумение охватило находившихся в избе. Чихая и тайком почесываясь, девчата смущенно смотрели на парней, пытаясь незаметно устранить причину нестерпимого зуда. Но это им никак не удавалось. Одна за другой они начали выскакивать в сени.
Никита оторопел. Он готов был поверить, что своими собственными руками выпустил из кисетов непонятную дьявольскую силу.
Никита стоял посреди избы, как вкопанный, пока гармонист не завопил во все горло:
— Блоха!.. Блохи, братцы!..
После этого крика Никита ожил, почувствовал запах тертого перца, чихнул, сгреб с босой ноги целую дюжину блох и рванулся на улицу, куда уже устремились с ревом и хохотом все участники неудачных посиделок.
* * *
Урок бабки Мотри не прошел для ребят даром. Во-первых, Никита дал мальчишкам слово никогда не идти против мнения большинства. Во-вторых, пионеры поняли, что недооценили старуху. Она оказалась не такой уж безвредной шептуньей.
Долго ломали ребята голову, стараясь отгадать, как бабка сумела собрать в мешочек тысячи блох, но так и не догадались. Мальчишки по очереди упорно и старательно осмотрели на следующий день сохранившиеся у Никиты кисеты. В одном осталось немного молотого перца. Тут никаких тайн не было. В другом у шва виднелись прилипшие опилки — и всё. Никаких следов! А еще вчера в мешочке кишмя кишели кусачие прыгучие насекомые, разогнавшие посиделки.
Никита брезгливо кинул кисеты в крапиву и сказал:
— Предлагаю произвести у старухи обыск! У ней там, может, целые сундуки с блохами!
— Блох не видел, — отозвался Захарка. — А клопов и тараканов полно.
— Все равно обыщем! Как, ребята?
— Не обыщем, а… — Вовка Дроздов запнулся, подыскивая более мягкое слово: — Просто посмотрим. За обыск, знаешь…
Решили не откладывать дело в долгий ящик. Захарка побежал домой — на разведку. Бабки в избе не было. Он подал через окно условный знак, и ребята заполнили неопрятную избу старухи.
Говорили шепотом. Ходили осторожно — на цыпочках, чтобы не шуметь.
— Начать надо с клети, — посоветовал Захарка. — Там она с больными шушукается…
Скрипнула дверь полутемной клети. В таких чуланах колхозники обычно хранят молоко, масло и другие продукты. Но клеть в избе бабки Мотри была особая. Из угла в угол тянулась веревка. На ней висели высушенные крысы, лягушки и кроты. На бочке под крохотным оконцем сидело чучело нахохлившейся совы, а напротив виднелась в полумраке черная кошка с живыми горящими глазами. Неподвижная, как и сова, она вдруг шевельнула головой и фыркнула. Мальчишки попятились.
— Да не бойтесь! Кошка-то настоящая! — объяснил Захарка. — А вот тут у бабки аптека.
Ребята подошли к двум полкам. На верхней лежали вялые, блеклые стебельки растений с чахлыми, неопределенного цвета листьями. На нижней — бумажные кульки и литровая бутыль с мутной жидкостью.
— Что это такое? — спросил Никита и двумя пальцами потрогал один из стебельков на верхней полке. — Никогда такой травы не видал! Посмотри-ка! — обратился он к Вовке.
У Дроздова был гербарий, который даже учительница назвала превосходным. На много километров вокруг села не росло таких цветов, злаков или трав, которые бы не попали в засушенном виде на твердые листы картона Вовкиной коллекции. Три года собирал он их и классифицировал по специальному ботаническому справочнику.
Вовка посмотрел на растение и произнес:
— Не знаю… Не видел такого…
Захарка никогда не увлекался ботаникой. Он бы и не задумался над странными стебельками, из которых бабка делала лекарство. Но тут он пригляделся к растению и ему показалось, что он уже видел его где-то. Память у Захарки была хорошая, и он вспомнил, что эти бледные стебли растут у бабки в свинарнике.
— Сейчас я вам покажу, где они растут! — захлебываясь от смеха, сказал он.
— Идемте!
В свинарнике, пустовавшем уже пятый год, пахло тухлятиной и плесенью. Свет проникал сюда лишь из-под ворот и такого же, как в клети оконца, прорубленного в стене. В дальнем углу была устроена дощатая перегородка. Здесь когда-то хрюкал поросенок, а теперь тянулись вверх лишенные живой зеленой окраски стебельки. Хилые, ломкие, они были родными, но неузнаваемыми братьями и сестрами сорняков, весело зеленевших на солнце рядом — за бревенчатой стеной двора. Ветер закинул их семена в эту темницу, и выросло из них болезненное племя стебельков-уродцев, таких же скрюченных и неприятных, как бабка Мотря…
