— Чей это завыл?
— Председателев… Дурной пес какой-то… Ни с того, ни с сего воет!.. Говорят, луна на них действует…
— Хватит! — прикрикнул на ребят Никита и чуть не слетел со скользкого сука осины.
Чтобы удержаться, он обеими руками ухватился за ствол. Длинный рупор, склеенный из картона, скатился с его коленок и стал падать с сучка на сучок. Никита чертыхнулся, заерзал и хотел слезать с дерева, но внизу чернели головы и плечи ребят, со всех сторон облепивших осину.
— Вовка, слазь за рупором! Уронил из-за вас… — прошептал Никита. — Мне никак… Столкну еще кого ненароком…
Не испытывая особого удовольствия, Вовка Дроздов нащупал сук, с трудом отклеился от теплой спины сидевшего рядом с ним мальчишки и спрыгнул на землю. Вовка действовал с лихорадочной быстротой, стремясь поскорее возвратиться на старое место и снова почувствовать рядом дружескую спину. От нее шло не только тепло, но и что-то такое, что придавало Вовке силу и смелость.
— На! — сдавленным шепотом произнес он, протягивая Никите рупор.
— Теперь — замрите! — последовал в ответ категорический приказ. — Ни говорить, ни шевелиться, а то листья шумят… Скоро придут…
Замерла осина. Перестал выть пес. Луна беззвучно кралась по небу и постепенно светлела, будто улыбалась хитрости мальчишек и поощрительно подмигивала темноватыми глазницами: «Не бойтесь! Не выдам!» И не выдала…
Ничего не подозревая, бабка Мотря около полуночи встретилась с Анфисой за околицей спящего села, с жадным любопытством посмотрела на узелок, зажатый в левой руке женщины, отметила про себя, что он вырос в три раза, и бойко зашлепала в валенках к озеру. Анфиса, крадучись, сдерживая дыхание, пошла за ней.
Остановились под самой осиной. Бабка вытащила из-под рваной накидки оловянный ковшик, обошла вокруг осины, помахала ковшиком в воздухе, сказала утробным голосом:
— Ух! Повезло тебе, молодуха!.. Стой и молчи!.. Отведу дурной глаз!..
Приплясывая и приседая, старуха поскакала к озеру, зачерпнула ковшиком воды, брызнула на Анфису из пригоршни, остальное выплеснула на осину и ударила ковшом по стволу дерева. Дребезжащий звук раздался в ночи. Бабка присела, приложила руки к уху, вытянула шею.
— Летят! Слышишь?
— Н-н-ет… Н-не с-слышу! — отозвалась Анфиса.
— Слушай! Летят! Летят! Близко уже!.. Слышишь? — провизжала старуха.
В это время зашелестели листья на осине и Анфиса, прикрыв рукавом лицо, дрожа всем телом, ответила:
— С-с-слышу…
И тут, казалось, с неба прогремел усиленный, искаженный рупором голос Никиты:
— Анфиса! Слушай, что надо делать!
Никита выдержал короткую паузу и закончил:
— Здоровой рукой тресни Мотрю по шее, а с больной завтра же поезжай к врачу!
Первой кинулась прочь от дерева старуха. Анфиса побежала несколькими секундами позже, но быстро догнала Мотрю.
Никита проревел в рупор:
— По шее! По шее ее!
Анфиса не выполнила приказание. Слепой панический ужас гнал ее все быстрее и быстрее. Поравнявшись со старухой, она даже не услышала отчаянную мольбу бабки:
— Анфиса!.. Анфисушка! Милая! Не бросай ты меня, старую! Ножки буду целовать — не бросай на погибель!.. Анфи-и-исушка!
А сзади рычало, гоготало, заливалось смехом многоголосое веселое эхо…
Пока разыгрывалась эта лесная комедия, Захарка выполнял другое задание. Он сходил к избе, в которой жила Анфиса, и приклеил к двери большой лист бумаги с такой надписью: «Анфиса! Никаких чертей на озере не было. Это мы решили испугать бабку Мотрю, чтобы она больше не морочила людей. Не верь бабке — иди к врачу. Пионеры».
Когда бабка Мотря, полуживая от страха и продолжительного бега по лесной тропинке, ввалилась в избу, Захарка преспокойно лежал на печи и спросил невинным сонным голосом:
— Бабушка, ты где была?
* * *
После той ночи над бабкой Мотрей посмеивались все чаще и чаще. Анфиса не пожалела красок, рассказывая о своем происшествии. Ее рассказ был не очень правдив. По словам Анфисы выходило, что она-то не испугалась, а вот старуха — та чуть не окочурилась.
Мальчишки не стремились восстановить истину. Им было важно подорвать веру в знахарские способности Мотри, и они частично добились своего.