ИНТ. Поскольку мы все все впитываем, нет ли у вас искушения влиять на чье-то мировоззрение?
К.К. Определенно нет. Мне совершенно не хочется ни на кого влиять, никого воспитывать, никого никуда направлять. Ни в коем случае. И это, может быть, одна из множества причин, по которым я когда-то перестал снимать документальные фильмы, а теперь и вообще перестал снимать. Другое дело, что не влиять невозможно, всегда на кого-то влияешь: во‐первых, потому что живешь среди людей и так или иначе влияешь на близких и любимых; во‐вторых, потому что занимаешься тем делом, которым я занимаюсь. Поэтому то, чего я хочу, очень далеко от того, что я могу или должен. Одно с другим не связано.
ИНТ. Вы влияете на большое число зрителей. Не является ли образ мира, который нравится зрителям и в котором им хотелось бы жить, обманом?
К.К. Несомненно, является. Конечно. Но можно назвать это со знаком минус словом “обман”, а можно – удовлетворением запросов, верно? Такое согласование твоих желаний и зрительских потребностей.
ИНТ. Но не изменяете ли вы тем самым себе?
К.К. Все дело в мере и степени, с чего мы и начали. Нужно найти такой компромисс, при котором не изменяешь себе, своим принципам и в то же время идешь навстречу ожиданиям зрителей.
ИНТ. Можно назвать это также поиском более легкого пути.
К.К. Да, конечно. Это тоже будет правда.
ИНТ. Вы однажды сказали, что нельзя так хорошо снять, как можно сказать. Но вы ведь пишете сценарии. Что для вас сценарий? Вспомогательный документ или самостоятельное произведение?
К.К. Нет, совершенно не самостоятельное, нет-нет. Сценарий – это чисто техническая запись будущего фильма. Правда, зависит от того, к какой школе сценарий принадлежит. Есть две школы написания сценария: русская – она же советская – и американская. В русской сценарий считается литературным произведением, и русские драматурги пишут сценарий, как писали бы прозу. С описаниями и так далее, и так далее. Американцы считают, что сценарий – документ сугубо технический, поэтому их сценарии, если вы видели, написаны “широко”. Русский пишется на каждой строчке, тридцать пять строк на печатной странице, а в американском на странице – двадцать или пятнадцать строк, то есть примерно в два раза меньше. Потому что американцы пишут только: вошел, сел, сказал, вышел. И все. Больше ничего.
ИНТ. Оставляют больше свободы для режиссера.
К.К. Не придают остальному большого значения. Они пришли к этому, потому что если вы освобождаете сценарий от всяких описаний – например, нельзя никогда или почти никогда использовать прилагательные, – то становится ясно видна драматургия. В том смысле, что вы можете увидеть и оценить, насколько хороша структура, где в ней допущены ошибки, – потому что ничто не мешает. Драматургия – как скелет: скелет, лишенный жизни. И там ничего, кроме скелета, нет, поэтому все видно. Но если вы оденете этот скелет в описания природы, описания чувств – например, напишете “он вышел, погруженный в воспоминания о прошедшем вечере” и так далее, – вы вообще не сможете этого снять. И не сможете понять, в чем драматургия сцены: в том, что герой задумался, или в том, о чем он вспоминает. Это уже не драматургия, это описание.
ИНТ. Значит, вы – явно сторонник драматургии.
К.К. Я держусь середины. Я не пишу сценарии, как американцы, потому что это скучно. И потом, я думаю, что актеры, съемочная группа, люди, которые вместе со мной будут делать фильм, должны немножко понимать, что я хочу сделать, какое настроение мне видится в фильме. Поэтому я стараюсь не использовать прилагательных, но и не ограничиваюсь глаголами вроде “он вошел”, “он вышел”.
ИНТ. Действие ваших сценариев разворачивается “где-то”?
К.К. Сказать можно и так, но это “где-то” состоит из очень конкретных вещей: на столе стоят именно эти, а не другие цветы, и лежит именно зеленая, а не какая-нибудь другая скатерть. “Где-то” состоит из десяти тысяч других элементов, которые нужно создать. Что-то я стараюсь описать в сценарии. Но это не значит, что я пишу, как русские. Нет-нет. Я нашел собственный путь, а именно – нечто среднее между этими двумя методами, и очень стараюсь придерживаться тех основ драматургии, которые придумали греки, когда сочиняли свои первые трагедии – сделанные необычайно искусно, так что сегодня каждую их страницу можно легко превратить в сценарий.
