ИНТ. Нам хочется верить, что фильмы существуют где-то на самом деле, что в них можно оказаться. И поэтому возникает вопрос: ваши персонажи – они живут у вас в голове или нужны, только чтобы рассказывать истории о людях?
К.К. Это странное дело. Придумываются они для того, чтобы рассказать историю. При помощи того или иного персонажа я получаю возможность рассказать историю с той или другой перспективы; но в какой-то момент – и я даже знаю, когда именно: примерно с двадцать пятой страницы сценария – персонажи начинают жить собственной жизнью. Начинают совершать поступки. Начинают обладать определенными свойствами и вести себя так, а не иначе. И тогда вы уже не можете делать с ними, что хотите. Теперь у них своя жизнь, свои взгляды, своя правда, и вам остается следовать за ходом их мысли. Конечно, я ставлю их в положения, которые мне нужны, – они не могут распоряжаться собой. Каждый человек на определенном этапе жизни – в восемнадцать, в семнадцать, даже в шестнадцать – что-то впитывает, правда? Встречаешься с людьми, разговариваешь, у тебя есть родители, ходишь в школу, там те, а не другие учителя, читаешь книги – эти, а не другие, смотришь одни, а не другие фильмы и спектакли, телевизор, слушаешь музыку, которая тебе по душе. Впитываешь все, как промокашка. А потом в какой-то момент становишься взрослым человеком, лет в двадцать с чем-то. И что же, теперь, ставши взрослыми, можете ли вы делать, что угодно? Нет, уже нет, потому что у вас были такие, а не другие родители и дедушки с бабушками. Вы – то, что вы впитали, что прочли; все это теперь вы. И в какой-то момент вы уже не можете быть другими.
ИНТ. Может, лучше держаться в стороне и ничего не впитывать?
К.К. Невозможно не впитывать – впитываешь каждый день. Этим утром вы впитали кофе и разговор со мной. Уже впитали, уже ничего с этим не поделаешь. Можно, конечно, не пить кофе и разговаривать не со мной, а с кем-нибудь еще. Тогда впитаете кого-нибудь еще. Пойдете погулять – и впитаете начало весны, которая уже немножко чувствуется в воздухе. А теперь обратите внимание: среди ваших знакомых есть люди, про которых вы знаете, что они способны на плохой поступок. Неважно какой. И есть другие, которые не способны. На такого человека можно давить, можно унижать его, можно уничтожить, но он вас не предаст. И вы точно это знаете. Почему так? Потому что он нечто впитал в себя, он стал таким и не может быть другим. То же с персонажами фильма. Двадцать пятая страница, о которой я говорил, – важный момент фильма, это поворотная точка. Но двадцать пять – это и важный момент жизни. С какого-то момента мы уже не можем быть иными. Можем оказаться в разных ситуациях, в тонущем корабле, в падающем самолете, можем вести тихую жизнь на лоне природы. Но всюду мы – это мы. В любой из этих ситуаций.
ИНТ. Может быть, потому, что ваши герои не могут меняться, – действие ваших фильмов разворачивается в, так сказать, неопределенном месте, “где-то”, как бывает во сне?
К.К. Дело совершенно не в этом. Дело в том, что в течение многих лет – чего вы не знаете и не можете знать, поскольку слишком молоды, – я занимался описанием польской действительности. Года с семидесятого, точнее, с шестьдесят восьмого до восемьдесят пятого.
ИНТ. И пресытились?
К.К. Да. Я занимался тем, что в кино называется бытовухой, или, красивее выражаясь, описанием нравов. Политических нравов, общественных нравов. У меня сложилось впечатление, что все, что я должен был сделать в этой области, я сделал. Свой долг описательству я отдал. И с этого момента меня это больше не интересует. Не интересует не как человека, потому что как человека это меня, конечно, интересует, поскольку я живу в этой действительности, в этой политике, и меня это интересует просто потому, что меня касается. Но это не интересует меня как режиссера. Меня как режиссера занимают вещи, которые кажутся мне куда более интересными и несравненно более значительными, чем те приметы, по которым, как вы считаете, мы судим о мире, о реальности. И которые меня просто не интересуют. Меня интересуют чувства; они гораздо важнее, сильнее и интереснее, чем то, стоит ли герой в очереди за бутылкой молока или не стоит, есть ли у него деньги на эту бутылку или ему надо что-то придумать, чтобы подзаработать.
