К.К. Да, в какой-то степени это так. Но, думаю, дело не столько в романтизме, сколько в своего рода идеализме и неискушенности. Потому что мне не кажется, что вы так уж невероятно романтичны. Не каждый молодой человек – романтик. На мой взгляд, романтизм тут ни при чем. Не уверен, что это вообще подходящее слово. Я думаю, в большей степени это наивность, связанная с юностью, с чем-то, несомненно, очень важным, с чего мы начинали – с любопытством и своего рода идеализмом, то есть верой, что все может стать лучше – поскольку в этом смысл идеализма.
ИНТ. Могут ли вера и любопытство завести человека в тупик?
К.К. Конечно могут. И очень многих завели. И многие там остаются. И не могут выбраться. Я знаю немало таких людей.
ИНТ. Что же помогает выбраться?
К.К. Лучше не попадать. То есть нужна…
ИНТ. Умеренность.
К.К. Да, умеренность. Нужно найти правильные пропорции.
ИНТ. Нас убеждают, что наш журнал недостаточно “молодежный”, потому что мы не протестуем, у нас нет программы. Обязателен ли протест? Мне кажется, невозможно протестовать ради протеста, – только потому, что полагается протестовать.
К.К. Думаю, не сумею ответить на многие из ваших вопросов достаточно ясно, потому что и сам не знаю ответа. Вспоминаю себя в ваши годы и не могу сказать, что как-то особенно стремился протестовать. Протестовал, допустим, против глупости, но я и сейчас протестую против глупости, принявшей новые формы, я вижу ее теперь в чем-то ином. Но это все та же глупость, или нежелание думать, или жестокость.
ИНТ. Но реакция разная, в юности – протест, потом – что-то другое.
К.К. Да нет, у меня чувство точно такого же протеста, как было тогда. Тогда я хотел протестовать, но не против родителей, потому что не было причин восставать против них, родители мои были прекрасные. Мне совершенно не хотелось бунтовать и против учителей, хотя они, конечно, были старыми пнями, как всегда кажутся учителя. Но я не чувствовал потребности бунтовать, потому что понимал, что они, в сущности, неплохие и немало мне дают. Сначала в школе, потом в институте. А раз дают – зачем протестовать? Но против глупости – безусловно, всегда. Вы, конечно, скорее всего, правы насчет разных форм протеста. Но не сказать, что ваше поколение, как и мое, ходячее воплощение идеалов, во имя которых люди так или иначе протестуют. Вовсе нет. Но конечно, немало людей – и в вашем поколении, возможно, их больше, чем в моем, – протестуют абсолютно идиотским, абсурдным образом.
ИНТ. Против всего.
К.К. Против всего, протестуют ради протеста, ради несогласия, ради того, чтобы выплеснуть агрессию, которой в них на самом деле нет, но они делают вид, что есть, подогреваемые с разных сторон, в том числе средствами массовой информации. Так что это так себе протест.
ИНТ. А ваша борьба с глупостью – что это такое? Глупость – понятие неопределенное.
К.К. Очень даже определенное. Глупость – это то, с чем мы сталкиваемся постоянно и что очень мешает разумному существованию. Рациональному или романтическому – все равно, потому что разница невелика. Глупость не абстрактна. Она чрезвычайно конкретна.
ИНТ. Вы снимаете фильмы, чтобы обличить глупость?
К.К. Нет, боже упаси. Мы говорили о протесте и вышли на глупость. А цель фильма и любого вида художественного повествования одна – рассказать историю.
ИНТ. Я бы так не сказал, посмотрев “Три цвета. Синий” – там почти нет действия, но много переживаний, чувств…
К.К. А кто сказал, что история – это действия, а не чувства?
ИНТ. История – когда что-то происходит.
К.К. Как в анекдоте, да? История подразумевает анекдот, история предполагает действие? Вот и нет. История – это история. Может ничего не происходить, и вы все равно в состоянии описать это – как ничего не происходит. “Синий”, конечно, фильм о чувствах. Но чувства – тоже история. Что такое история? Это когда что-то происходит во времени, правда? События, расположенные во времени. Извержение вулкана, или ограбление поезда, или человек куда-то пришел, ему было все равно, но он столкнулся с чем-то и ушел, исполненный ярости или любви, – все это история.
