Теперь, в 1924 году, я решила направиться к ней и спросить, не поможет ли она
нам в поисках пристанища. Дом я узнала сразу, но на нем висела вывеска какого-то
учреждения, а сама Варвара Васильевна жила во дворе в деревянном флигеле. Вместо
бывшей красавицы меня встретила пожилая женщина с черным монашеским платом на
голове — Mater dolorosa (она похоронила обоих сыновей). Она была очень приветливая,
охотно повела меня через проходные дворы в какие-то трущобы и указала на одну из
халуп, где шел ремонт. Надо было на другой день придти сюда же на переговоры, но я не
пошла. Правда, то, что нас ждало впереди, оказалось не лучше, но хоть район был
приличный. В это время нас познакомили с грустным-грустным человеком. Глаза у него
были такие печальные, что я до сих пор их помню. Он-то и привел нас к арендатору в
Обухов переулок, дом 9, где мы и утвердились.
16
НА ГОЛУБЯТНЕ
Мы живем в покосившемся флигельке во дворе дома № 9 по Обухову, ныне
Чистому переулку. На соседнем доме № 7 сейчас красуется мемориальная доска:
„Выдающийся русский композитор Сергей Иванович Танеев и видный ученый и
общественный деятель Владимир Иванович Танеев в этом доме жили и работали". До
чего же невзрачные жилища выбирали себе знаменитые люди!
7
Дом свой мы зовем „голубятней". Это наш первый совместный очаг. Голубятне
повезло: здесь написана пьеса „Дни Турбиных", фантастические повести „Роковые яйца"
и „Собачье сердце" (кстати, посвященное мне). Но все это будет позже, а пока Михаил
Афанасьевич работает фельетонистом в газете „Гудок". Он берет мой маленький
чемодан по прозванью „щенок" (мы любим прозвища) и уходит в редакцию. Домой в
„щенке" приносит он читательские письма — частных лиц и рабкоров. Часто вечером мы
их читаем вслух и отбираем наиболее интересные для фельетона. Невольно
вспоминается один из случайных сюжетов. Как-то на строительстве понадобилась для
забивки свай копровая баба. Требование направили в главную организацию, а оттуда - на
удивленье всем — в распоряжение старшего инженера прислали жену рабочего Капрова.
Это вместо копровой-то бабы!
И еще в памяти встает подхваченный где-то в газетном мире, а вернее
придуманный самим М. А. образ Ферапонта Бубенчикова - эдакого хвастливого
развязного парня, которому все нипочем и о котором с лукавой усмешкой говорил М. А. в
третьем лице: „Знайте Ферапонта Бубенчикова" или „Нам ни к чему, — сказал Ферапонт",
„Не таков Ферапонт Бубенчиков"...
Спустя много лет я случайно натолкнулась на № 15 юмористической библиотеки
„Смехач" (1926 г.), где напечатаны „Золотые корреспонденции Ферапонта Ферапонтовича
Капорцева". Значит, стойко держался Ферапонт в голове Булгакова-журналиста. Да это и
немудрено: увлекался он в 20-е годы небольшой примечательной книжкой —
„Венедиктов, или достопамятные события жизни моей. Романтичес-
17
кая повесть, написанная ботаником X, иллюстрированная фитопатологом Y.
Москва, V год республики." (РВЦ Москва) № 818. Напеч. 1000 экз. 1-ая Образцовая
типография МСНХ, Пятницкая, 71.
В повести упоминается книголюб Ферапонтов, и это имя полюбилось, как видим,
Булгакову.
Об этой повести я буду говорить позже.
Целая плеяда писателей вышла из стен „Гудка" (уж такая ему удача!) . Там
работали Михаил Булгаков, Юрий Олеша — тогда еще только фельетонист на злобу дня
„Зубило", Валентин Катаев и позже брат его Евгений Петров... Трогательно вспоминает
это время Олеша: „Одно из самых дорогих для меня воспоминаний моей жизни — это моя
работа в „Гудке". Тут соединилось все: и моя молодость, и молодость моей советской
Родины, и молодость нашей прессы, нашей журналистики..."
Значительно позже на каком-то празднестве „Гудка" Юрий Олеша прочел
эпиграмму, посвященную Михаилу Булгакову:
Тогда, со всеми одинаков,
