скандал, это можно, это хорошо.
Нападки Маяковского на книгу К.С.Станиславского тоже не умны. Подумаешь,
какое воспевание купечества — горячо поблагодарил за помощь при основании театра.
Когда хор кусающих и улюлюкающих разросся, Маяковский в стихотворении
„Буржуйнуво" (1928 г.) не преминул куснуть Булгакова:
85
Наложу
в окно
театральных касс
тыкая
ногтем лаковым
он
дает
социальный заказ
на „Дни Турбиных" —
45
Булгаковым.
Комсомольская правда, 29 февраля 1928 г.
„Он" — это новый буржуа.
Даже допустив поэтическую гиперболу, все же непонятно, где в Советском Союзе
водились такие буржуи и были настолько сильны и многочисленны, что могли давать
социальный заказ на „Дни Турбиных" — кому? И уж совсем пренебрежительно, во
множественном числе: Булгаковым.
В 1928 году вышла пьеса Маяковского „Клоп". Одно из действующих лиц, Зоя
Березкина, произносит слово „буза".
„ПРОФЕССОР. Товарищ Березкина, вы стали жить воспоминаниями и заговорили
непонятным языком. Сплошной словарь умерших слов. Что такое „буза" (ищет в словаре).
Буза... буза... буза... Бюрократизм, богоискательство, бублики, богема, Булгаков..."
Если в стихотворении „Буржуй-нуво" Маяковский говорил, что „Дни Турбиных"
написаны на потребу нэпманам, то в „Клопе" предсказывается писательская смерть
М.А.Булгакова. Плохим пророком был Владимир Владимирович! Булгаков оказался в
словаре не умерших, а заново оживших слов, оживших и зазвучавших с новой силой...
Запомнились мне постоянные посетители „Кружка", артисты Малого театра: Пров
Садовский и Михаил Францевич Ленин. Однажды мы приехали ужинать с артисткой
МХАТа Верой Сергеевной Соколовой. К нам подошел черноволосый немолодой человек
(тип процветающего юриста) и обратился к Вере Сергеевне с немногими, но
86
выразительными словами. Он рассказал, как давно любуется ее игрой, какой
незабываемый образ создала она в роли Елизаветы Петровны, и, если она разрешит, он
преподнесет ей ее портрет или во всяком случае похожее на нее изображение. Он живет
совсем близко и съездит за портретом.
Мы сидели очень заинтригованные. Вера Сергеевна смутилась и порозовела.
Через короткое время темноволосый человек появился и подарил B.C. овальную
миниатюру на металле с женской головкой. Может быть, она еще цела у сына
В.С.Соколовой и Л.В.Баратова — Андрея? Так элегантно и неназойливо проявил свое
поклонение таланту Соколовой, этой действительно тонкой артистки, антиквар Макс
Бенедиктов...
Этой зимой (1928 г.) мы ходили на лыжах с Художественным театром. Водил нас
инструктор Владимир Иванович — тот, прозванный нашей Марусей „странником" — на
горы близ деревни Гладышево и в Сокольники. Лучше всех из нашей компании ходил на
лыжах Иван Михайлович Кудрявцев (в „Турбиных" — Николка), как-то очень легко,
невесомо, как „ангел по облакам", по выражению Михаила Афанасьевича.
В Гладышеве была закусочная, где мы делали привал. На стене красовалась
надпись: ,Неприлчными словами не выражаца". Мы и не выражались. Мы просто с
удовольствием уничтожали яичницу-глазунью с колбасой, запивая ее пивом. Кудрявцев,
помню, шутил: „Может, и в раю так же будет..." Мы съезжали с высоких гор, кувыркались,
теряли лыжи, а наш инструктор спускался на одной ноге и хоть бы что. С нами ходила
наша приятельница Ирина Кисловская (на групповом снимке стоит по левую руку
Станицына). Михаилу Афанасьевичу очень нравилось, что она низвергалась, не
раздумывая, с любой высокой точки, а раз стала на голову, зарылась целиком в снег, но
отряхнулась и пошла дальше низвергаться как ни в чем не бывало.
Кроме лыж у меня завелось еще одно спортивное увлечение — верховая езда. Я
ездила в группе в манеже Осоавиахима им. Подвойского на Поварской (теперь на ул.
Воровского). Наш шеф Н.И.Подвойский иногда прихо-
87
46
дил к нам в манеж. Ненадолго мы объединились с женой артиста Михаила
