блошиный царь". Заходил сразиться в блошки и актер Камерного театра Т.Ф.Волошин со
своей миниатюрной и милой женой японкой Инамэ-сан („Хризантема"). Иногда мы ходили
на стадион химиков играть в теннис. Оба, бедняги, погибли в 1937
83
году, а куда делся их маленький сын Эмио-сан („Луч солнца") , не знаю...
В те годы мы часто ездили в „Кружок" — клуб работников искусств в
Старопименовском переулке.
Почти каждый раз, за определенным столиком восседал Демьян Бедный, очень
солидный, добротно сколоченный человек. В жизни не сказала бы, что это поэт. Скорее
можно было бы представить себе, что это военный в генеральском чине...
В бильярдной зачастую сражались Булгаков и Маяковский, а я, сидя на
возвышении, наблюдала за их игрой и думала, какие они разные. Начать с того, что М.А.
предпочитал „пирамидку", игру более тонкую, а Маяковский тяготел к „американке" и
достиг в ней большого мастерства.
Я думала не только о том, какие они разные, но и о том, почему Михаил
Афанасьевич играет с таким каменным замкнутым лицом. Отношения между Булгаковым
и Маяковским никогда в прессе не освещались, а следует поговорить о них. Чего стоит
одно выступление Маяковского по докладу А.В.Луначарского „Театральная политика
советской власти" (2 октября 1926 г. в Ленинграде). Цитировать это выступление не
принято, но, с моей точки зрения, необходимо.
44
„В чем неправ совершенно, на 100%, был бы Анатолий Васильевич? Если бы
думал, что эта самая „Белая гвардия" является случайностью в репертуаре
Художественного театра. Я думаю, что это правильное логическое завершение: начали с
тетей Маней и дядей Ваней и закончили „Белой гвардией" (смех). Для меня во сто раз
приятнее, что это нарвало и прорвалось, чем если бы это затушевывалось под флагом
аполитичности искусства. Возьмите пресловутую книгу Станиславского „Моя жизнь в
искусстве", эту знаменитую гурманскую книгу, — это та же самая „Белая гвардия" — и там
вы увидите такие песнопения по адресу купечества в самом предисловии... И в этом
отношении „Белая гвардия" подпись на карточке внесла, явилась только завершающей на
пути развития Художественного театра от аполитичности к „Белой гвардии"...
В отношении политики запрещения я считаю, что
84
она абсолютно вредна... Запретить пьесу, которая есть, которая только
концентрирует и выводит на светлую водицу определенные настроения, какие есть, —
такую пьесу запрещать не приходится. А если там вывели двух комсомольцев, то,
давайте, я вам поставлю срыв этой пьесы, — меня не выведут. Двести человек будут
свистеть, а сорвем, и милиции, и протоколов не побоимся (аплодисменты).
...Мы случайно дали возможность под руку буржуазии Булгакову пискнуть —
пискнул. А дальше не дадим (голос с места: „Запретить?"). Нет, не запретить. Чего вы
добьетесь запрещением? Что эта литература будет разноситься по углам и читаться с
таким же удовольствием, как я двести раз читал в переписанном виде стихотворения
Есенина...
...революционные писатели идут плохо, ...новое искусство нужно продвигать..."
(высказывается против порнографических „Живых мощей "Калинникова).
„Вот эта безобразная политика пускания всей нашей работы по руслу свободной
торговли: то, что может быть приобретено, приобретается, это хорошо, а все остальное,
— плохо, — это чрезвычайно вредит и театральной, и литературной, и всякой другой
политике. И это значительно вреднее для нас, чем вылезшая, нарвавшая „Белая
Гвардия"." (В.В.Маяковский, Полн. собр. соч. в 13 т.т., т.12, Москва, ГИХЛ, 1959,стр.303-
305).
Теперь легко объяснить страдальчески-каменное выражение лица Булгакова!
Слава Богу, А.В.Луначарский эту „хунвэйбиновскую" акцию не разрешил.
Много раз перечитываю речь Маяковского и всегда недоумеваю: почему
запретить, снять пьесу плохо, а двести человек привести в театр и устроить небывалый
