погиб в первые же месяцы войны в народном ополчении. Совсем непонятно, как могли
его туда взять: у него был больной позвонок, и он всегда ходил в ортопедическом
81
корсете.
Приходили и литературные девушки. Со мной они, бывало, едва-едва кланялись,
т.к. видели во мне препятствие к своему возможному счастью. Помню двух. Одну с
разлетающимися черными бровями, похожую на раскольничью богородицу. Читала она
рассказ про щенка под названием „Растопыра". Вторая походила на Дона Базилио, а вот
что читала, не помню. М.А. был к ним очень снисходителен. Приходили и начинающие
писатели. Один был не без таланта, но тяжело болен психически: он никак не мог
избавиться от слуховых галлюцинаций. Несколько раз мы — М.А., Коля Лямин и я —
ездили в студенческие компании, в которых уютно проводили время, обсуждая различные
литературные проблемы.
По мере того, как росла популярность М.А. как писателя, возрастало внимание к
нему со стороны женщин, многие из которых (nomina sunt odiosa) проявляли уж чересчур
большую настойчивость...
Сначала я буду вспоминать о благополучном житье. Так веселее, писать
радостнее, и кажется, что отдаляются, уходят куда-то вдаль черные дни. Так совпало
(1928 г.), что идут сразу все три пьесы: „Дни Турбиных", „Зойкина квартира" и „Багровый
остров". Но братья-писатели и братья-журналисты „бдят". Наступит время (и оно уже не
за горами), когда ничего не будет. А пока... пока к нам ходят разные люди. Из писателей
вспоминаю Ильфа и Евгения Петрова, Николая Эрдмана, Юрия Олешу, Е.И. Замятина,
актеров М.М.Яншина, Н.П.Хмелева, И.М.Кудрявцева, В.Я.Станицына. Случалось мелькал
острый профиль Савонаролы — художника Н.Э.Радлова, приезжавшего из Ленинграда.
После роли Алексея Турбина меня обуяло желание познакомиться с Хмелевым.
Меня ждало разочарование. О таких говорят „ни песен, ни басен". Вот поди разберись
после этого в тайне его перевоплощений, которые наводили на меня почти мистический
трепет. Что ни роль — то событие. Особенно в „Дядюшкином сне". Это вершина
актерского мастерства. М.А. в виде пробы хотел показать в театре роль Мозглякова из
этой пьесы. Мне он показывал отрывок — невольно подражал Владимиру Сини-
82
43
цыну.
Интересные страницы посвятила актриса и режиссер М.И.Кнебель Хмелеву в
своей книге „Вся жизнь". Она дает сложный психологический анализ этой фигуры,
подчеркивает его детскость, наивность, подозрительность и порой тяжелую для
окружающих мнительность.
„Интуиция Хмелева была феноменальной, следить за ходом его творческого
процесса было наслаждением, столько таилось на этом пути открытий и неожиданностей"
(стр.442).
„Он двадцатым чувством чувствовал цельность характера" (слова режиссера
А.Д.Попова по поводу трактовки Хмелевым роли Ивана Грозного в пьесе А.Н.Толстого
„Трудные годы" — стр.444). Еще и еще раз скажу, что совершенно непонятно, как этот,
ничем не примечательный молодой человек мог подняться на такие высоты театрального
перевоплощения (пусть профессор Мейлах, председатель комиссии комплексного
изучения художественного творчества при Академии Наук, лауреат Государственной
премии, разберется в этом вопросе).
Когда я буду писать о пьесе „Бег", где главная, самая ответственная и сложная
роль предназначалась Хмелеву, я еще вернусь к нему...
Пока длится благополучие, меня не покидает одна мечта. Ни драгоценности, ни
туалеты меня не влекут. Мне хочется иметь маленький автомобиль. Наш поэт Вэдэ
написал стихи с рефреном:
Ах, вряд ли, вряд ли денег хватит
на небольшой автомобиль...
Но мечтать-то ведь может всякий!
Когда приходили к нам старые приятели: Понсовы, Сережа Топленинов, Петя
Васильев, мы устраивали „блошиные бои". М.А. пристрастился к этой детской игре и
достиг в ней необыкновенных успехов, за что получил прозвище „Мака-Булгака —
