Жалость тронула сердце Бэннер. Может быть, Грейди страдал так же, как она? Вряд ли. Мужчины после таких скандалов выходят сухими из воды. Так сказала Лидия.
Что заставило ее впустить его? Может, жалость, а может, решимость доказать, что она его не боится. Грейди широко перешагнул через порог. Бэннер не предложила ему сесть. Он неуклюже вертел в руках букет, потом положил его на стол и произнес:
– Я понимаю, ты меня ненавидишь.
– Ничуть. У меня нет к тебе никаких чувств, ни хороших, ни плохих. Все чувства умерли в тот миг, когда я узнала, что ты мне неверен.
Грейди разглядывал свои ботинки. Черт бы ее побрал. Ему осточертело изображать жалкого подхалима и приползать к ней, как кающийся грешник. Он не моргнув глазом отправил бы всех Коулмэнов прямой дорогой в преисподнюю. Но они могут ему пригодиться позже. Последние две недели были худшими в его жизни.
Прежде всего ему пришлось притвориться, что пожар, разрушивший жилище Бернсов и погубивший его жену и тестя, потряс его и вверг в тоску. Потом навалился кошмар следствия. Все обернулось так, как он и рассчитывал. Пожар был признан несчастным случаем, но Грейди не нравились косые взгляды, которые бросали на него шериф и жители городка.
Ему нужен был союз с могущественными Коулмэнами. Если он восстановит отношения с ними, в городе его снова примут. Его предприятие продолжает процветать, у него единственные в округе лесопилка и лесной склад, но люди с недавних пор перестали его уважать. В их глазах читалось презрение.
И, черт возьми, ему были нужны обширные леса, которыми теперь владела Бэннер Коулмэн. Чтобы заполучить их, придется перешагнуть через унижение. Он должен ей показать, что совсем пал духом. Женщины любят прощать. Они не могут устоять, если появляется случай показать превосходство над мужчиной. Грейди мог поспорить, что Бэннер не исключение.
– То, что случилось в церкви, было ужасно. Мне за тебя было даже тяжелее, чем за себя, потому что я понимал, что тебе приходится переживать, знал, что ты обо мне думаешь.
– Ты опозорил меня и мою семью перед всем округом.
– Знаю.
– Такие вещи я не прощаю!
– Надеюсь, простишь, – прочувствованно сказал Грейди. – Когда я наконец смогу тебе все объяснить о Ванде.
– Мне не нужны твои объяснения. Давай простимся, и уходи.
– Пожалуйста, Бэннер. Выслушай меня. – Грейди облизал губы и шагнул вперед, умоляюще раскинув руки. – Мне ужасно тяжело думать о том, как они погибли, ребенок и остальные. Но… но я чувствую себя как человек, которого приговорили к пожизненному заключению и вдруг выпустили на свободу. Ты ведь понимаешь, что такая девица, как Ванда, ничего для меня не значит.
– Но ты занимался с ней любовью! – крикнула Бэннер.
Грейди опустил голову.
– Знаю, знаю. Поверь мне, с тех пор я каждую секунду об этом сожалею. Но я был с ней всего один раз, клянусь! Только один раз, – солгал он. – И то, чем я с ней занимался… гм, с такой девкой это ничуть не похоже на любовь. Это совсем по-другому. Не думаю, что я был отцом ее ребенка, – молю Бога, чтобы это был не я, – но доказать никак нельзя.
– Все это чушь. Суть в том, что ты предал меня и любовь ко мне, в которой ты клялся.
– Конечно, тебе, как женщине, как леди, трудно понять такую страсть. – Грейди по-прежнему не поднимал глаз и поэтому не заметил, что Бэннер внезапно побледнела. – Но так иногда случается. Не успеешь понять, что происходит, как наломаешь дров, а потом жалеешь.
Он поднял голову, чтобы посмотреть, какой эффект возымела его исповедь. Но Бэннер уже отвернулась и смотрела поверх его головы в окно.
– Все случилось так быстро, – торопливо оправдывался Грейди, приняв ее молчание за раздумье. – Я зашел купить виски. Она была одна. Она… она… ну, ты знаешь, какая она бесстыдница. Я только что расстался с тобой. Я так тебя хотел. А когда Ванда… ну… я на минуту представил себе, что целую тебя. Но, Бэннер, она не остановилась. Она все теребила и теребила меня. Не стоило бы говорить тебе о таких вещах. Но она трогала самые укромные места, ну, ты понимаешь, и говорила такое…
– Пожалуйста, – прошептала Бэннер, вцепившись в край сушилки так, что пальцы заболели, – прекрати.
