Ларсен. Да, так здесь написано.
Ханс. А вы все еще не верите?
Ларсен. Нет.
Ханс. Вы думаете, что журнал или часть его подделаны? Что отчет вставлен потом?
Ларсен. Этого я не знаю. Но я верю генерал-директору.
Ханс. С чем вас и поздравляю!
Ларсен. Я мог бы сказать сейчас, что генерал-директор — человек настолько высоконравственный, настолько заслуживающий уважения, настолько внушающий доверие, что он не мог сделать ничего такого, но говорить это в подобном случае, значит — оскорблять его. Ограничусь поэтому тем, что назову его человеком слишком умным, чересчур умным для такого поступка. Я не знаю человека умнее, чем он.
Ханс. Умен-то он действительно, но если вы...
Ларсен. Я не собираюсь пускаться в дискуссии! Ни с вами, ни с кем бы то ни было! Я верю тому, что я знаю.
Ханс. Но не тому, что вы видите?
Ларсен. Я не видел ничего.
Xанс. Бесподобно! Если его слова, подписанные им самим слова...
Ларсен. Я их не видел. Ибо, прежде чем сказать: «Я видел», я исследую то, что я видел. Вы не дадите мне временно этот номер?
Ханс. С удовольствием.
Ларсен. Спасибо!
(Берет журнал.)
Ханс. Но — при условии, что...
Ларсен. Нн-е-е-т. Я не соглашусь ни на что, похожее на условия. Я не даю никаких обещаний.
(Кладет журнал на стол.)
Xанс. Подобное обещание нетрудно выполнить. Я хотел бы, чтобы вы, если обнаружите то, что обнаружил я. признали бы это открыто.
Ларсен (снова берет журнал). Я не могу обещать того, что само собой разумеется. Я никого не хочу обманывать, ни людей, ни самого себя. Будьте здоровы!
(Берет шляпу.)
Ханс. Таким я вас и считал, господин начальник канцелярии.
Ларсен. Я вовсе не нуждаюсь в ваших суждениях!
(Собирается уходить, сталкивается с Фредериком Равном.)
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Те же и Фредерик Равн.
Равн. Ага! Столкнулись два принципа.
Ларсен (возвращается). Я протестую против любого оскорбления, особенно же исходящего от вас!
Равн. Да что вы? Причем тут оскорбление?
Ларсен. Я не принцип. Если у меня хватает самообладания, чтобы придерживаться в жизни известных правил, так это не значит, что я принцип. Я — живой человек.
(Идет к двери.)
Равн. Ну, если вы сами это говорите, придется поверить.
Ларсен (возвращается). Вы, стало быть, ранее этого не знали?
Равн. Знал, знал, знал!
Ларсен. Ну, стало быть, это вы все-таки знали!
(Уходит.)
Равн. Ха-ха-ха!
Ханс. Ха-ха-ха!
Равн. Что же случилось?
Ханс. Это я должен у вас спросить! Он ведь уже сюда пришел в страшном волнении. Из риксдага.
Равн. Я его видел. Чего он хотел?
Ханс. Французский журнал, где...
Равн. Ах, так! Это — естественное следствие...
Ханс. Следствие чего?
Равн. Речи председателя железнодорожного комитета.
Ханс. Вот как! Но, милый мой, как же тебе удалось прийти? Сейчас, посреди заседания?
Равн. У нас перерыв на час. Дай мне водички.
Ханс. Пожалуйста. Больше ничего?
Равн. Нет, спасибо.
Ханс. Ты выступал?
Равн. Председатель железнодорожного комитета выступал.
Ханс. Он и должен был выступать.
Равн. Ты меня не так понимаешь. Он уже почти за тебя. Он изменил свою точку зрения.
Ханс. Изменил? Председатель комитета?
Равн. Ну, наполовину изменил. Большего мы не добились. Но и это большое дело.
Ханс. Еще бы! Что же заставило его? Газеты?! Ты думаешь, что тут могли сыграть роль газеты? Простая же ты душа! Нет, у нас подобные вещи решают случайные личные впечатления и связи. Перемена его взглядов идет от того обеда у генерал-директора.
Ханс. С тех пор? Почему же?
Равн. Тогда он увидел вас с отцом и почувствовал к вам доверие. А раньше он его не имел.
Xанс. Вот видишь!
Равн. Дорогой мой, подожди ликовать.
Xанс. Но теперь ведь и ты выступишь?
Равн. В основном председатель сказал все то, что мог бы сказать и я.
Ханс. Но все же?
Равн. Откровенно говоря, Ханс, мне бы не хотелось публично выступать против своего зятя
Xанс. Что-о?
Равн. Никого нельзя принуждать к тому, что не соответствует его природе. А пойти на скандал — это не по мне. Какая у вас тут вода хорошая.
Ханс. Но тебе же надо голосовать?
Равн. Я решил не участвовать в голосовании и зашел сказать тебе об этом. Есть у тебя сигара? Спасибо. Ну, не стой же так и не пяль на меня глаза. В личном порядке я могу с ним не соглашаться, и я не соглашаюсь. А публично я молчу — причину я уже изложил. Это самый благородный или, вернее, единственно благородный выход.
