Ханс. А интересы страны?
Равн. Страна, страна! Что же, и личные отношения тоже ей подчинить? Ведь и от глупостей часто зависит честь и благополучие многих семей. Это поважнее денег.
Ханс. Но за этими деньгами стоят...
Равн. Налогоплательщики — знаю. Это далекая связь, они и сами часто о ней не помнят. Да я ведь, конечно, не думаю, что эти глупые порядки надо оставить навсегда. Я думаю только, что не к чему входить в такой раж и тем самым приносить еще больше вреда. Все утрясется, дайте только срок. Я начинаю уставать от всего этого шума.
Ханс. А мне известно, что ты зять этих «глупых порядков» и...
Равн. Как, как ты меня назвал?
Ханс. ...и что именно ты был их крестным отцом.
Равн. Я?
Ханс. Ты первый расхваливал их за границей. Потому что, если бы они не явились оттуда, здесь бы они не привились. А привились они так, что ты и сам призадумался. Но ты молчал. Дорого стоило это молчание и тебе, и стране.
Равн. Как ты узнал об этом, черт возьми? Фу, какая крепкая сигара.
(Бросает сигару.)
Ханс. А теперь я жду от тебя ни больше, ни меньше, как того, чтобы ты выступил в риксдаге и признался в той роли, которую ты сыграл в этой злосчастной истории.
Равн. Да ты, по-моему...
Xанс. Сказал бы, что это позор, что ты не выступил раньше…
Равн. Но, Ханс!
Ханс. ...призвал бы остальных сделать то же самое, то есть признать, что они совершили ошибку и слишком долго молчали о ней.
Равн. Что ж, нам догола раздеться? Ах ты, сентиментальнейший король болтунов! Примите мои всеподданнейшие поздравления! И в этом состоит «новая система молодого поколения»? А?
Ханс. А ты не шути: признаваться придется.
Равн. Скажите пожалуйста!
Ханс. А не признаешься сам — я помогу тебе.
Равн. Осмелюсь спросить, Ваше Глубокомыслие каким образом?
Xанс. Я перепечатаю твои тогдашние статьи я их нашел, и изучил ту роль, которую они сыграли, проследил оказанное ими влияние; все это я освещу в печати — и укажу автора. А теперь — выбирай!
Равн. Да ты спятил, по-моему. Ты такой дурак каких свет еще не видывал.
(Входит Кампе.)
Кампе. Почему у вас такой вид? Что у вас тут происходит? Я думал — ты в риксдаге.
Равн. У нас перерыв на час.
Кампе. Что-нибудь случилось с тех пор как...
(Умолкает.)
Xанс. Я скажу.
Равн. Нет.
Ханс. Расскажу. Знаешь ли ты, что именно папаша Равн когда-то...
Равн. Ни слова об этом вздоре! Это мое дело а не твое.
Кампе. Что тут происходит?
Равн. А-а, это чертовская история, а он — бешеный пустомеля, взбалмошный идеалист, неисправимый скандалист, болван! Короче говоря, — твой сын. Прощайте.
(Берет шляпу.)
Кампе. Да в чем же дело?
Ханс. Это он когда-то расхвалил пресловутую систему за границей и тем самым навлек всю беду.
Кампе. Что ты говоришь?!
Ханс. Это был он и никто другой! И он себе преспокойно помалкивал все эти годы, а теперь, когда, наконец, подвернулся случай исправить все, он хочет не участвовать в голосовании.
Равн (возвращается). Так ведь одной речью или одним голосом больше или меньше — сейчас неважно: система все равно на сей раз не провалится. Оставьте меня в покое.
Ханс. Нет, обсуждение вопроса сейчас и есть самое главное. Любое дело должно обсуждаться так, чтобы мы продвинулись вперед в моральном и интеллектуальном отношении.
(Равн идет к выходу, Ханс — за ним.)
Возвращайся в риксдаг. Существует единственный путь, который может вывести нас из нашего тупика, — признаться во всем.
Кампе. Равн! Ты должен это сделать.
Равн. Ах, черт побери всю твою безмозглую болтовню!
Ханс. Ну и не надо! Я это сделаю за тебя.
Равн (подходит к Кампе). Слыхал ты что-нибудь подобное? Что за молодежь пошла?
Кампе. Мы в наше время были слишком вялыми, а эти, пожалуй, немного резковаты.
Равн. Он губит себя, как погубил себя ты, разве что другим способом. Ладно, мне пора. У тебя есть сигара? Хотя нет, они слишком крепкие.
Кампе. Прощай.
Ханс (одновременно). Так ты выступишь?
Равн. Ну, знаешь, я не привык объявлять наперед, что я сделаю. Пустомеля!
(Уходит налево.)
Кампе. Неужели он..
(Умолкает.)
Ханс. Ну что, видишь теперь? Даже те, что слывут у нас свободомыслящими, так же трусливы, как и прочие. Только в другом роде немножко.
