Мыш снова издал этот свой звук.
Кейтин пожал плечами.
— Я бы почитал твою книгу, — сказал Идас.
Мыш и Кейтин посмотрели на него.
— Я прочел… ну, несколько книг… — Он вновь глянул на пальцы.
— Ты бы почитал?
Идас кивнул.
— Во Внешних Колониях люди читают книги, бывает, что и романы. Хотя там не очень… ну, только старые… — Он смотрел в раму на стене напротив: Линкей лежит, как нерожденный призрак. В другой раме — капитан. Идас потерянно глянул на Мыша и Кейтина. — Во Внешних Колониях все не так, как… — Обвел рукой корабль, подразумевая весь Дракон. — Скажите, вы знаете место, куда мы летим, нет?
— Никогда там не был, — сказал Кейтин.
Мыш покачал головой.
— Я просто думал, вдруг вы знаете, где можно раздобыть чуток… — Опустил взгляд. — Не важно…
— Надо спросить у них, — сказал Кейтин, показав на картежников через всю кают-компанию. — Это их дом.
— А, — сказал Идас. — Ага. Пожалуй… — Сверзился с пандуса, зашлепал по воде, выбрался на гравий и пошел, обтекая, по ковру.
Кейтин глянул на Мыша и потряс головой.
Но водяной след весь впитался в синее покрытие.
— Шестерка мечей.
— Пятерка мечей.
— Простите, кто-нибудь знает…
— Десятка мечей. Моя взятка. Паж кубков.
— …на этом мире, куда мы летим. Вы не знаете…
— Башня.
(«Плохо, что у капитана эта карта вышла перевернутой, — прошептал Кейтин Мышу. — Поверь, ничего хорошего она не предвещает».)
— Четверка кубков.
— Моя взятка. Девятка жезлов.
— …можно раздобыть…
— Семерка жезлов.
— …блажи?
— Колесо Фортуны. Взятка моя. — Себастьян посмотрел на Идаса. — Блажи?
Исследователь, решивший назвать самую внешнюю из планет Тусклой, Мертвой Сестры Элизием, пошутил неудачно. Несмотря на всю планоформенную машинерию, тот оставался мерзлым угольком, эллипсирующим на трансплутоновых расстояниях от Ее призрачного света, бесплодным и ненаселенным.
Кто-то предложил однажды сомнительную теорию: все три оставшихся мира — на деле луны: в миг катастрофы они пребывали в тени гигантской планеты и избежали ярости, испепелившей их защитницу. Если ты и луна, то неважнецкая, думал Кейтин, когда они скользили мимо. Как мир ты ничуть не лучше. Урок всем притворяшкам.
Когда исследователь исследовал все прочее, чувство пропорции к нему вернулось. На среднем мире ухмылка дрогнула: исследователь назвал его Дит.
Судьба исследователя подсказывает: угрызение совести запоздало. Тот, кто насмехался над богами, пусть и единожды, познал античное отмщенье. Его корабль разбился на внутренней планете. Она осталась неназванной и до сего дня именуется другим миром, без помпы, пышности и заглавных букв. И только когда прибыл второй исследователь, другой мир неожиданно раскрыл свой секрет. Огромные равнины, сочтенные издали отвердевшим шлаком, оказались океанами — из воды, но замерзшей. Да, верхние десять-сто футов смешаны со всякой щебенкой и отбросами. В итоге было решено, что другой мир некогда покрывали от двух до двадцати пяти миль воды. Кажется, тысяча девятьсот двадцатые коптили космос, когда Тусклая, Мертвая Сестра сделалась новой. В результате процент суши на планете стал чуть больше, чем на Земле. Непригодная для дыхания атмосфера, полное отсутствие органической жизни, температуры ниже нижнего? Мелкие проблемы в сравнении с таким подарком, как моря, — и легко исправимые. Так в ранние дни Плеяд человечество вторглось на обугленную, заледенелую сушу. Старейший город другого мира — но не самый крупный, ибо коммерческие и экономические сдвиги последних трех веков сдвинули и население, — назвали весьма тщательно: Город Страшной Ночи[11].
И «Птица Рух» села у черного волдыря Города на верхушке Когтя Дьявола.
— …восемнадцати часов. — И инфоголос кончился.
— Как тебе — ты дома или нет? — спросил Мыш.
Лео обозревал дром.
— Никогда по миру не ходил этому я, — вздохнул рыбак; за дромом распростерлось до горизонта море рваного льда. — Но «громадные сегментные нхары о шести ластах косяками по небу плавают. Рыбаки на них гарпунами длиной в пять высоких людей вместе охотятся». Плеяды узнаю́ я; дома я вполне. — Он улыбнулся, и морозное дыхание, возносясь, затуманило синие глаза.
