— Йорги, со мной компания.
— Лорк, мои дома — твои дома. Надеюсь, ты и твои гости славно проведете время.
— Спасибо, Йорги. — Лорк вышел из будки.
Команда переглядывалась.
— Нельзя исключать, — сказал Лорк, — что следующие пять дней на другом мире станут моими последними днями где бы то ни было. — Он тщательно поискал реакции; они так же тщательно постарались ее скрыть. — Давайте радоваться жизни. Сюда нам, пошли.
Моно пополз вверх по рельсе и прошвырнул их через Город.
— Это Злато и есть? — спросила Тййи Себастьяна.
Мыш рядом вдавил лицо в стекло:
— Где?
— Там. — Себастьян показал куда-то за площади; среди больших домов Город разрывала река жидкого огня.
— Эй, совсем как на Тритоне, — сказал Мыш. — Ядро этой планеты тоже плавит иллирий?
Себастьян помотал головой:
— Вся слишком планета для этого велика. Только под каждым городом кору. Эта трещина именем Злато.
Мыш смотрел, как крошатся огневые разломы близ слепящей трещины.
— Мыш?
— А? — Он поднял глаза: Кейтин вытаскивал записчик. — Чего тебе?
— Сделай что-нибудь.
— Что?
— Я провожу эксперимент. Сделай что-нибудь.
— Чего мне сделать?
— Что угодно, что у тебя в голове. Давай.
— Ну… — Мыш нахмурился. — Ладно.
Мыш сделал.
Близнецы в другом конце вагона удивленно обернулись.
Тййи и Себастьян поглядели на Мыша, друг на друга, снова на Мыша.
— Персонажей, — сказал Кейтин в записчик, — лучше всего обнаруживают действия. Мыш отошел от окна, замахал рукой по кругу. По его лицу я могу заключить: его забавляет, что я удивился ярости его движений, и в то же время ему любопытно, удовлетворен ли я. Он опять уронил руки на окно, дыхание чуть учащенное, костяшки вдавлены в подоконник…
— Эй, — сказал Мыш. — Я всего-то покрутил рукой. Одышка, костяшки… этого всего не было…
— «Эй, — сказал Мыш, сунув большой палец в дырку на штанине, — я всего-то покрутил рукой. Одышка, костяшки… этого всего не было…»
— Да блин!
— Мыш выпростал большой палец, нервно сжал руку в кулак, рявкнул: «Да блин!» — и отвернулся, разозлившись. Есть три типа действий: намеренные, привычные и беспричинные. Персонажа, чтобы он стал непосредствен и постижим, следует представлять всеми тремя. — Кейтин глянул в переднюю часть вагона.
Капитан смотрел сквозь обтекавшую крышу волнистую панель. Желтые глаза проницали Ее чахоточный свет, пульсировавший огневыми точками в тлеющих углях небес. Свет столь слабый, что капитан даже не щурился.
— Я сбит с толку, — признался Кейтин разукрашенной коробке, — несмотря на вышесказанное. Зерцало моего восприятия совершает поворот, и то, что сперва казалось беспричинным, я вижу достаточно часто и вынужден заключить: речь о привычке. То, что я счел привычным, теперь видится частью великого замысла. А то, что я изначально принимал за намерение, взрывается беспричинностью. Зерцало повертывается вновь, и персонаж, в котором я видел одержимость намерением, разоблачает это намерение как жалкую привычку; его привычки беспричинно нецелесообразны; и те действия, что я трактовал как беспричинные, являют вдруг самую демоническую цель.
Желтые глаза отстали от усталой звезды. Лицо Лорка прорвало вкруг шрама из-за не увиденной Кейтином Мышовой шалости.
Ярость, задумался Кейтин. Ярость. Да он смеется. Но как прикажете различать ярость и смех на таком-то лице?
Однако другие тоже смеялись.
Мы различаем — все-таки, как-то, невесть как.
— Что это за дым? — спросил Мыш, обходя курящуюся решетку на мостовой.
— Канализационная просто, думаю, решетка, — сказал Лео.
Рыбак глядел, как туман овивает столб — опору сияющего индуктолюминесцентного фонаря. У земли пар раздувался и проседал. Под светом — танцевал и рябил.
— Таафит в конце улицы, — сказал Лорк.
Они взошли на холм, миновав еще с полдесятка решеток, дымивших сквозь бессрочный вечер.
— Я так думаю, Злато прямо…
— …прямо под мостовой?
Лорк кивнул близнецам.
— Что это за место — Таафит? — спросил Мыш.
— Это место, где мне будет хорошо. — По лицу капитана скользнул намек на страдание. — И где ты не будешь меня доставать. — Лорк изготовился к подзатыльнику, но Мыш нырнул под руку. — Пришли.
Двенадцатифутовые ворота с глыбами витражей в кованом железе разошлись, едва Лорк приложил ладонь к панели.
