Князь упал на колени, выпростал руку и нацелил ее на Лоркову голову.
— Осторожно!..
Лорк отпрыгнул. Механический протез со свистом рассек воздух.
— Чтоб больше ни слова о моей руке! С ней все так. Все отлично!
— Если не будешь над ним смеяться, — прокомментировала Лала, рассматривая складки на каменном нёбе, — он станет с тобой дружить.
— Ну… ладно, — сказал Лорк опасливо.
Князь улыбнулся:
— Тогда мы друзья. — Кожа у него была бледнее некуда, зубы — мелкие.
— Ладно, — сказал Лорк. Он решил, что Князь ему не нравится.
— Если скажешь, например, «ударим по рукам», — объяснила Лала, — он тебя изобьет. Ему это раз плюнуть, хотя ты больше его.
И Лалы.
— Давай наверх, — сказал Князь.
Лорк забрался в пасть и встал рядом с ними.
— А теперь что делать? — спросила Лала. — Лезть вниз?
— Отсюда можно смотреть на сад, — сказал Лорк. — И на вечеринку.
— Кому нужна вечеринка стариканов, — сказала Лала.
— Мне, — сказал Князь.
— А, — сказала Лала. — Тебе. Ну тогда ладно.
За бамбуком среди камней, лоз, деревьев бродили гости. Вежливо смеялись, говорили о свежей психораме, о политике, пили из высоких бокалов. У фонтана папа делился с собеседниками своими ощущениями от планов Внешних Колоний на суверенитет, — в конце концов, у него тут дом, он держит руку на пульсе. В тот год убили секретаря Моргана. Андервуда поймали, но теории насчет того, какая клика несет ответственность, продолжали циркулировать.
Дама с серебряными волосами фамильярничала с юной парой, явившейся вместе с послом Сельвином, тоже дальним родственником. Аарон Красный, полный, подлинный джентльмен, загнал в угол трех юных леди и разглагольствовал о моральном разложении молодежи. Мама плыла меж гостями, каймой красного платья приглаживая траву, а за ней, жужжа, волочился буфет. Она останавливалась тут и там, предлагала канапе, напитки и мнение о предложенной перегруппировке. Теперь, после года феноменального всенародного успеха, интеллигенция решила, что «Тоху-Бохунов» можно слушать. Их диссонансные ритмы метались по лужайке. Светоскульптура в уголке перекручивалась, колебалась, росла на нотах.
Потом отец рокочуще расхохотался, и все обернулись.
— Вы послушайте! Что мне сказал Лусуна!
Он держал за плечо студента, пришедшего с юной парой. Видимо, юношу раззадорила беспардонность фон Рэя. Отец жестом велел ему повторить аргумент.
— Я сказал только, что мы живем в эпоху, когда экономические, политические и технологические перемены расшатали все культурные традиции.
— Боже мой, — среброволосая усмехнулась, — это все?
— Нет-нет! — Отец взмахнул рукой. — Мы должны услышать мнение нового поколения. Продолжайте, сэр.
— Потенциала для национальной и мировой солидарности нет даже на Земле, центре Дракона. Полдесятка поколений видели такое переселение народов с мира на мир, что никакая солидарность невозможна. Заместившее все истинные традиции псевдомежпланетное общество очень привлекательно, но совершенно пусто и маскирует невероятный клубок упадка, интриг, разврата и…
— Да уж, Лусуна, — перебила его молодая жена, — сразу видать, какой ты образованный. — Взяла еще бокал, побуждаемая среброволосой.
— …пиратства.
При последнем слове даже трое детей, съежившихся во рту резной ящерицы, по ряби, что разбежалась по лицам гостей, поняли: Лусуна зашел слишком далеко.
Мама пересекла лужайку; кромка ее алого платья-футляра бежала от золоченых ногтей. С улыбкой простерла руки к Лусуне:
— Пошли продолжим вивисекцию общества за ужином. У нас есть абсолютно развращенное манго-бонгооу с не самым традиционным лосо йе мбидзи а меза и убийственно упадническое мпати а нсенго. — (Для вечеринок мать вечно готовила старинные сенегальские блюда.) — И если духовка будет сотрудничать, закончим мы кошмарно псевдомежпланетным тиба йока, причем фламбе.
Студент огляделся, сообразил, что положено улыбнуться, и поступил лучше — рассмеялся. Повел маму под руку, и все двинулись за ними на ужин…
— Кто-то сказал мне, вы получили стипендию в Университете Дракона на Центавре? Стало быть, вы очень умный. Судя по акценту, землянин. Сенегал? Ничего себе! И я. Из какого города?..
