И все же здание сохраняло массивную величественность. У кирпичной балюстрады стояло штук двадцать птероциклов — что может быть удобней для взлета, чем бетонный карниз с обломанным ограждением? Один птероцикл лежал в сторонке, перед ним среди деталей разобранного двигателя стоял на коленях какой-то парень; другой, уперев руки в бока, давал ему советы.
Третий, приложив ладонь козырьком ко лбу, смотрел в нашу сторону. Еще парочка остановилась на краю пруда. Я узнал девушку, Питт, которая была с Роджером внизу.
— Небесная обитель?
— Что?
Моторы у птероциклов громкие.
— Это Небесная обитель?
— Ага!
Мы скользнули меж скал, пронеслись над пенистым потоком, взмыли к стеклу и бетону. Заскрежетал под полозьями цемент, и мы остановились.
Из разбитого окна вылезли двое парней. Еще двое поднялись по ступенькам. Наблюдатель с верхней террасы исчез, но через минуту снова появился, а с ним еще пятеро, включая девчонку.
Грязные лица, длинные волосы, серьги в ушах. (Я насчитал еще четыре порванных уха; если бы я носил серьги, то старался бы избегать драк.) Рыжий парнишка с редкой порослью на подбородке уселся на стойку для птероциклов, распахнул кожаную куртку и принялся черными ногтями чесать живот. Дракон на его груди махал крыльями над перекошенным крестом.
Я слез с птероцикла слева, Роджер — справа.
Голос спросил:
— Это кто?
Несколько парней обернулись, потом расступились.
Она стояла в свете зари за шлейфом осколков у разбитой стеклянной стены.
— Из Мирового энергетического комитета. — Роджер ткнул в мою сторону большим пальцем. — Они остановились внизу.
— Скажи ему, чтобы убирался ко всем чертям.
Она была немолода, но по-прежнему красива.
— Пускай продает свой товар в другом месте, мы в нем не нуждаемся.
Остальные задвигались, зашумели.
— Тихо, — сказал Роджер. — Он ничего не продает.
В своей серебристой форме я чувствовал себя неловко и гадал, каким образом мне удалось привлечь Роджера на свою сторону.
— Это Фидесса, — сказал он.
Она шагнула на площадку.
Широкие скулы, темный рот и еще более темные глаза. Мне бы хотелось назвать ее волосы янтарными, но то был настолько темный янтарь, что его отлив проступал лишь под прямыми солнечными лучами. Сейчас они рассыпались по ее плечам в ярком утреннем свете. Руки у нее были в муке, и, подходя ко мне, она вытерла их о бедра.
— Фидесса?
Ну что ж, прекрасно. Я ничего не имею против реальности, подражающей искусству.[24]
— Нормальный парень, — ответил Роджер на ее вопросительный взгляд.
— Да?
— Да. Дай пройти.
Он оттолкнул ее. Она чуть не налетела на парня, еле успевшего отскочить. Тем не менее она кинула на беднягу взгляд, говоривший «noli me tangere»[25] [26]. И при этом ни капли не утратила достоинства.
— Хочешь посмотреть, как мы живем? — спросил Роджер и направился в дом; я за ним.
Один из парней — похоже, это входило в его обязанности — взял птероцикл Роджера и понес к стойке.
Фидесса вошла вместе с нами.
— Давно вы тут живете? — спросил я.
— Ангелы обитают здесь уже сорок лет. Одни приходят, другие уходят. Нынешняя компания тут с начала лета.
Мы вошли в комнату. Впечатление было такое, будто сначала тут повеселились вандалы, потом бушевал пожар, а остальное довершило время. Дальняя часть комнаты была вырублена в скале. Одну стену, обшитую деревом, покрывал палимпсест нацарапанных имен и похабщины. Всюду валялись разобранные двигатели и их части, цепи, поленья, грязное тряпье.
— Нам не нужна энергия, — заявила Фидесса. — Она нам ни к чему. — Голос ее звучал враждебно и властно.
— Чем вы тут живете?
— Охотимся, — ответил Роджер, ведя нас к лестнице; стены внизу поблескивали. — Хайнсвиль недалеко, милях в десяти. Когда очень надо, отправляемся туда подработать.
— Маленький такой набег? — спросил я; Роджер сжал губы. — Когда очень надо?
— Ага, когда очень надо.
Откуда-то доносился запах жареного мяса. И свежего хлеба.
Я бросил взгляд на испачканные мукой бедра Фидессы; она покачивала ими при ходьбе. Я не стал отводить взгляд.
— Послушайте… — Я остановился в трех шагах от двери. — Насчет энергии…
Свет, падавший на мою форму, бил в глаза.
Роджер и Фидесса смотрели на меня.
