…и мчимся на юг, а у них там еще ребенок в кабине, а мы сидим в кузове, двести пятьдесят миль под солнцем и ветром.
— Слушай, может, они фрелки? — Лу тычет меня локтем в бок. — Ей-богу, фрелки. Может, они сидят там и ждут, когда мы сами предложим.
— И не мечтай. Глупые деревенские ребята, милые — да, но не более.
— Ну и что, что деревенские? Это вовсе не значит, что не фрелки.
— Ты никому не доверяешь, верно?
— Верно.
И снова мы в автобусе, с грохотом мчим по Браунсвилю и через границу в Матаморос. И вот уже прыгаем вниз по ступенькам; пыльный, знойный вечер, кругом полно мексиканцев, и кур, и ловцов креветок с Техасского залива — от них сильнее всего воняет. Ну а мы орем громче всех. Сорок три шлюхи — сам считал — вышли встречать ловцов, и к тому времени, как мы выбили два стекла на автобусной остановке, они уже все хохочут. Ловцы креветок и говорят, мол, выпить — пожалуйста, хоть залейся, если хотим, конечно, а уж закусить — это извините, это вы сами, такой уж обычай у нас, у ловцов креветок. Но мы снова орем, разбиваем еще одно окно. Я лежу на спине, на ступеньках, кажется у телеграфа, ору во все горло свою любимую песню, а тут надо мной, вижу, женщина наклоняется, губы темные такие, и ладони кладет мне на щеки.
— Да ты милашка, — говорит, и целый водопад прямых черных волос падает мне на лицо. — Только все мужики стоят и глазеют на вас. И на это уходит время. А их время — наши деньги. Как думаешь, спейсер, может, тебе… может, всем вам лучше валить поскорей отсюда?
– ¡Usted! — шепчу я и хватаю ее за руку. — ¿Usted es una frelka?[18]
— Frelko en español[19]. — Она улыбается, похлопывая меня по пряжке на ремне. — Ты уж извини, но у тебя для меня ничего нет. Жалко, конечно. Личико-то у тебя… раньше ты был бабой, разве нет? А я и баб люблю не меньше…
И тут я скатываюсь со ступенек вниз.
— Скукота! — кричит Мюз. — Пошли отсюда!
В Хьюстон ухитряемся попасть до рассвета.
А там снова вверх.
И опускаемся в Стамбуле.
А в Стамбуле дождь.
Пьем чай в кафетерии; стаканчики такие, формой как груши; глядим в окно на Босфор. Принцевы острова — словно кучи мусора перед городом, а сам он так и щетинится колючками минаретов.
— Ну а теперь кто куда? — спрашивает Келли.
— А мы что, разве не вместе? — Мюз удивленно поднимает брови. — Мне казалось…
— Мне баталер чек не выдал, — оправдывается Келли. — У меня ни гроша в кармане. Думаю, у баталера на меня зуб… — И пожимает плечами. — Не хочется, но куда денешься, придется подцепить какого-нибудь фрелка с толстым лопатником и как следует с ним подружиться. — Отхлебывает из стакана и только тут замечает, какая тишина вдруг повисла. — Эй, да что с вами со всеми? Что рты-то поразевали? Хотите, косточки посчитаю на ваших нежных и так заботливо сохраняемых от полового созревания телах? Ну ты! — Это уж мне, лично. — Ну что ты корчишь из себя целку? Что вытаращился, сам ни разу не клеил фрелков, что ли?
Начинается.
— Отвали, ничего я не корчу. — Меня охватывает тихое бешенство.
Желание, старое желание.
Тут Бо смеется, и атмосфера разряжается.
— Помню, в последний раз мы были в Стамбуле — примерно за год до моего прихода в этот отряд, — ну вот, помню, идем по Истикляль от площади Таксим. Проходим дешевые киношки — там они подряд, одна за другой, сворачиваем в переулок, он еще весь в цветах, плюнуть негде. Смотрим, а впереди топают еще двое спейсеров. Там рынок, дальше рыбу продают, потом дворик, где апельсины всякие, сладости, морские ежи, капуста, ну, в общем, чего только нет. Но цветы раньше всего. И вдруг видим: какие-то эти спейсеры странные. Форма в порядке, все на месте, не придерешься. Прически — как надо. Ну не врубаемся — в чем тут дело… а потом слышим — разговаривают. Господи, да это же просто мужик и баба, вырядились спейсерами и пытаются клеить фрелков! Представляете, дурят фрелков!
— Ага, — отзывается Лу, — мне тоже такое случалось видеть. В Рио таких полно.
— Ну мы их спокойненько так отвели в тихий переулок и отметелили, — заканчивает Бо.
Келли ставит чайный стакан на стойку.
— От площади Таксим по Истикляль до цветочного переулка? Чего было сразу не сказать, что там фрелки водятся!
