— Дети, я пошел домой, — сказал я. — Потом поведаете мне дальнейшую историю спящего красавца.
Они продолжали беседовать, пока я с трудом нашаривал путь наружу без помощи Алегры. Когда я достиг середины лестницы, в голове у меня прояснилось, но я не мог бы сказать, пробыл я у Алегры пять минут или пять лет.
Наутро, когда я пришел в ангар, Сэнди полировал восьмифутовые зубья конвейера.
— У тебя заказ через двадцать минут! — крикнул он сверху, с лесов.
— Надеюсь, не очередная перестроенная колымага?
— Именно.
— Черт. Я надеялся ни одной такой не увидеть еще хотя бы месяца два.
— Он хочет только отрегулировать двигатель. Часа на два максимум.
— Это смотря где он побывал. А где он побывал, кстати?
— Только что вернулся из…
— Не важно. — Я двинулся к помещению конторы. — Займусь-ка, пожалуй, бухгалтерией за последние полгода. Сколько можно откладывать.
— Босс! — запротестовал Сэнди. — Это же на весь день!
— Ну тем более надо поскорее начать. — Я вошел в контору, но тут же высунулся наружу. — И не беспокой меня!
Конечно, когда тень корабля упала на окно конторы, я выждал ровно пять минут (чтобы Сэнди успел поставить корабль в мачты-опоры и начал тревожиться) и вышел уже в рабочей одежде. Я поднялся в лифте на мостик, проходящий на высоте сто пятьдесят футов. Когда я вышел из лифта, лицо Сэнди, изрытое ямами от прыщей, расплылось в благодарной улыбке. Золотой уже начал выдавать инструкции. Когда я подошел и кашлянул, золотой взглянул на меня и продолжал говорить, даже не позаботившись повторить для меня сказанное раньше — ожидая, что мы с Сэнди как-нибудь разберемся. По виду этого золотого было ясно, что он богат. На нем был идеально чистый синий камзол, бронзовый гульфик, браслеты и серьги. Волосы были такого же бронзового цвета, кожа сожжена до красноватой черноты, серо-голубые глаза и сильно сжатый рот — сама заносчивость. Пока я дослушивал его инструкции, Сэнди начал потихоньку срезать восьмифутовую пломбу с бионического двигателя, чтобы мы могли приступить к проверке контуров.
Наконец золотой замолчал — только по этому и можно было догадаться, что он закончил отдавать распоряжения. Он прислонился длинным угловатым телом — все шесть с половиной футов — к перилам мостика и пощелкал блестящими наманикюренными ногтями по железной трубе. У него тоже был длинный ноготь на мизинце, похожий на саблю, очень белый на фоне загорелой кожи. Я полез на леса помогать Сэнди.
Мы проработали минут десять, когда по мостику неспешно подошел юноша — лет восемнадцати-девятнадцати, грязный, босой, смуглый, черные волосы кое-как обкорнаны до плеч, под пояс заткнута тряпка на манер набедренной повязки. Большими пальцами рук он потирал желтые металлические звенья пояса. Золотой.
Сначала я решил, что он явился с корабля. Потом понял, что он просто зашел в ангар с улицы и поднялся на лифте.
— Эй, брат! — Юноша-золотой зацепил большие пальцы за пояс; мы с Сэнди слушали разговор, стоя на лесах, смонтированных вокруг корабля. — Мне надоело околачиваться тут на станции. И деньги все вышли. Ты куда путь держишь?
Старший золотой снова щелкнул ногтями:
— Уходи, дальний родственник.
— Ну слушай, брат, возьми меня к себе на борт, мне нужно убраться из этой дыры.
— Уходи, или я тебя убью.
— Слушай, брателло, я всего лишь юнец, затерявшийся в этом про́клятом небесами звездном сегменте. Ну пожалуйста…
Блондин внезапно отделился от перил, схватил подвернувшийся под руку четырехфутовый отрезок трубы и замахнулся так стремительно, что раздался свист. Смуглый оборванец отскочил и выхватил из-под набедренной повязки что-то черное; щелчок ногтя — и у этого предмета выросло семидюймовое лезвие. Еще один взмах трубы — она задела плечо юноши и лязгнула о корпус корабля. Юноша взвизгнул и бросился вперед. Два тела сплелись, извернулись и упали. Что-то забулькало, и руки мужчины, сжимающие смуглую шею, разжались. Юноша поднялся на ноги. Кровь пузырилась на раскаленном лезвии.
По телу мужчины пробежала последняя судорога; он перевернулся, пятная кровью мостик, перевернулся еще раз, уже под перилами, и упал — с высоты двухсот пятидесяти футов на цементный пол.
