Паша, выходит в свет сочинение Белинского, за рубль, постарайся приобрести, я тоже думаю купить.
Не хотел писать про случай с Шабловским, но напишу. Недели две или три тому назад я объявил ему следующее:
— Каждый год в этом месяце у нас в красильне бывает молебен и после молебна пьянство. Нынешний раз я отговорил рабочих от этого и предложил им деньги с молебна, прибавив, кто сколько может, пожертвовать в пользу голодающих. Они согласились. Позвольте мне сделать сбор в конторе сегодня.
Он ответил, что сбора в фабрике разрешить не может. И предложил это сделать вне фабрики. Тогда я собрал в церковной ограде.
Перед 20-м он, помня 9 мая, позаботился узнать наше мнение: будем ли работать в ильин день или нет? Это ведь много значит, что нас спрашивают, раньше об этом не заботились.
После переговоров мои рабочие от работы отказались. Я это передал Шабловскому, и он принял сообщение спокойно, но на самом деле страшно разозлился. И после того, как я ему сказал, что рабочие пожертвовали приготовленные на пьянство деньги голодающим, он дал им шесть рублей из конторы на водку.
Как вам это нравится? Вслед за нами не работала вся фабрика, причем, конечно, рабочие напились, и все мои труды пропали даром.
Когда я стал выговаривать за это Шабловскому, он сказал:
— Больше никогда этого не буду делать.
Целую вас крепко и с удовольствием поцеловал бы в действительности. Любящий вас сын и брат В. Ногин».
Виктор в этом письме ограничился лишь намеками, а завесу так и не открыл. А ведь в ильин день снова вышла листовка, на фабрике и в охранке начался переполох. И Виктор не просто «переговорил» со своими красильщиками, но и убедил их в том, что надо идти на эту стачку в праздник. И когда Шабловский стал расспрашивать его о настроении в цехе, он ответил не без юмора:
— В ильин день работать не будут. И в Николу зимнего не выйдут.
— Это почему же? — насторожился Шабловский.
— Царь-то у нас Николай Второй, и николиных дня два: зимой и весной. Вот за царя Николая, за Второго, и будем праздновать оба дня — так говорят красильщики. Каламбур, конечно, но в нем есть смысл.
Шабловскому весьма не понравился независимый, вид Ногина и разговор с издевкой, и он стал наводить о нем справки. Вызвал к себе Василия Кузьмина, прозванного Кузюткиным, которого сторонились все передовые рабочие, и спросил, не замечал ли тот чет за подмастерьем из красильни.
— Как же, как же! — заторопился Кузюткин. — Этот рыжий сунул намедни Авдею какую-то грамоту!
И Шабловский вдруг понял, о каком «брюнете золотистого цвета» не раз запрашивал дирекцию полковник Пирамидов. К Виктору приставили «хвост».
Еще год назад близорукий Ногин не сразу бы обнаружил филера на своем следу: он стеснялся носить пенсне и надевал его украдкой. А теперь — через окуляры — он быстро приглядел коротышку в котелке и с тросточкой, который прохаживался и по Николаевской, где жил Андропов, и по Невскому, неподалеку от дома № 111, где держал квартиру Сергей Цедербаум. И даже рассмотрел лицо этого субъекта, побитое оспой, острый нос и ореховые юркие глаза навыкате.
— Плюнул мне в душу один легавый, — сказал Виктор Калабину и Шалаеву, когда они зашли к нему вечерком. — Поверите, два раза видел во сне те ореховые глаза: большущие, как у быка, верткие, как мыши. Проснусь — и весь в поту.
— Шпик, по себе знаю. По первости даже очень противно таскать этот «хвост». А дело серьезное, и надо что-то придумать, — Калабин еще не принял решения.
— Да чего тут думать! Пойдем втроем и того шпика придушим! — Шалаев выкинул вперед сильные мозолистые руки, рыжие и фиолетовые от краски. И Виктор и Калабин понимали, что Иван сказал не для красного словца: два года назад, в дни стачки, он так валтузил городового, что у того вместо морды расплылся от уха до уха кровавый блин. Но и сам пострадал изрядно: в перепалке ему расплющили нос и так свернули шею, что треснутый позвонок сросся косо, и теперь красильщик кривил шеей, будто всегда прислушивался одним левым ухом.
— Придушить — это полдела. За Виктором приставлен шпик, Виктору и дадут каторгу за эту гадину, — сказал Калабин. — Ведь как хитро получается: за товарищем «хвост» тянется, и нам надо тот «хвост» оберегать, чтоб беды не накликать. Так что пока Виктор здесь, ты, Иван, про того шпика и не задумывайся! А решение наше будет простое: ты уезжай на время, как Ольга сделала. Мы тут без тебя листовку раскидаем, отведем глаза. Вернешься, просидишь до осени дома. А там видно будет!
