«Следователь» Макар в сопровождении толмача день за днем навещал Белый город и ходил по промыслам, разматывая клубок, который накрутили демагоги Шендриковы. Баку был городом кричащих контрастов: средневековая строгость минаретов и башен, роскошь дворцовых сооружений династии Ширваншахов; броская безвкусица белых особняков нуворишей — королей нефти, и покосившиеся лачуги мелких торговцев, замызганные чайханы, заезжие дворы, убогие меблированные комнаты и какие-то невообразимые коробки из самана и жести — жалкое пристанище разноязычного рабочего люда.
Коляски, кружева дам, яркие наряды офицеров из кавказских и казачьих частей. Рядом — шумные базары, где прямо на мостовой брили головы персам и тюркам, жарили шашлык и рыбу, распивали белое, розовое и красное вино из бурдюков и закусывали соленым сыром, формованным в небольших круглых корзинах. А за городской чертой — голые чумазые ребятишки на фоне черного леса нефтяных вышек и рабочие промыслов — в отрепьях и рубищах — на мокрой земле, словно насквозь пропитанной мазутом и нефтью.
По городским улицам и промыслам — в поисках свидетелей — Ногин передвигался свободно: Баку еще оставался крепостью революции. Поиски «следователя» увенчались успехом, и через месяц состоялся над Шендриковыми торжественный рабочий суд. Виктор Павлович Ногин весьма убедительно доказал, что эти господа действительно получили тридцать тысяч рублей будто бы на борьбу с безработицей. Но безработные не видали ни гроша. Деньги были вложены в тот завод, который превозносился до небес как новый тип трудовой артели, где мирно могут уживаться хозяева и рабочие и где нет места классовой борьбе.
В притихшем зале Виктор Ногин сформулировал обвинение: Шендриковы — внутренние и самые опасные враги пролетариата. На деньги охранки они насаждали в Баку полицейский социализм. Они предали классовые интересы рабочих, везде и всегда сеяли смуту и компрометировали стачечную борьбу. Они враги революционного действия, наймиты нефтепромышленников и царской власти.
Суд длился всю ночь. Страсти нарастали волнами — от оратора к оратору. Несколько раз разбирательство прекращалось, потому что приходилось разнимать драчунов, которые «голосовали» пощечиной или кулаком. Адвокат Шендриковых Сандро Девдариани в исступлении разломал на части свою трость — так он колотил ею по столу. Не однажды за ночь блеснул ораторским искусством Вышинский. Но ничего не помогло: за Ногиным стояли большевики и мусульманская рабочая партия «Гуммет» («Энергия»), недавно созданная Алешей Джапаридзе. Да и рядовые рабочие, шедшие за меньшевиками, не могли простить Шендриковым открытого предательства их классовых интересов.
Это был первый в истории РСДРП торжественный и публичный суд над демагогами и провокаторами.
Под утро Льва Шендрикова — главного идеолога бакинских зубатовцев — исключили из партии. Илья, Глеб и Клавдия отделались испугом, но и их политическая карьера в Баку бесславно закончилась.
Виктор Ногин создал кружки, вел занятия, но каждый день сталкивался с такими трудностями, о которых не было и слуху в Москве или в Питере. Открыто враждовали армяне и азербайджанцы, их рознь поддерживали дашнаки — армянские эсеры — и другие националисты. И сколько ни старался Макар объединить рабочих в кружке или на сходке, ничего не получалось. Собирать их удавалось только по племенному или религиозному признаку. И там, где мог существовать один кружок, их возникало два или три.
Настроение становилось особенно тревожным, когда национальная рознь, наветы или родовая месть приводили к убийству. В колодце нашли однажды труп армянина. Мастер-армянин стал гоняться с винтовкой по промыслу за тюрком, большевиком Мешади Азизбековым. Правда, Азизбекова успели' укрыть в надежном месте. Но вся его «вина» состояла в том, что сумел собрать на сходку и армян, и тюрок, и персов, и русских и горячо призывал их сообща выступать против Нобеля.
Забастовки не прекращались. Однако носили они локальный характер: то у Ротшильда, то у Нобеля, Мирзоева, Шибаева или Мухтарова. Алеша Джапаридзе, Макар и Егор Длинный решили, что для всеобщей стачки надо использовать «мазутную конституцию» 1904 года, почти начисто забытую хозяевами.
