В тот же день к вечеру — ребра мои уже почти зажили — пришел мистер Ланселот, принес мне матросскую робу и без дальних слов поставил меня на работу с теми, кто драил палубу. Сознавая, что у меня нет никаких навыков, естественных для человека, который бывал в плаванье, хотя бы и пиратском, я работал подчеркнуто неумело, словно нарочно прятал сноровку: то вдруг случайно угожу ногой в ведро и никак не могу вытащить босую ступню, то опутаю себя и товарищей канатом. Мистер Ланселот и Уилкинс наблюдали за мной из-за угла — своим косящим глазом я видел каждое их движение, — и оба в замешательстве потирали подбородки. На следующее утро меня перевели с повышением на камбуз — подручным кока, тучного и страшного одноглазого китайца, прокопченного дымом корабельных плит и ошалевшего от нескончаемого шипения сковородок. Кок, лишь только увидел, что я беру в руку мясной секач — инструмент, за который, должен признаться, я взялся с удовольствием, вроде как Одиссей за свой старый лук, — перепугался до потери сознания. К обеду он умудрился спрятать все камбузные ножи, большие и малые. Тогда я стал поигрывать скалкой и шпиговальной иглой, шепотом при этом что-нибудь приговаривая. Кок переговорил с мистером Ланселотом, тот задумчиво потеребил кончик носа, и меня перевели на мачты — и я повис в высоте, одурев от страха и неумело связывая и развязывая узлы. Преодолевая головокружение и дурноту, я смотрел, как бывалые матросы вроде Уилкинса пляшут на верхушке грот-мачты, или скачут, словно гиббоны, со штага на штаг, или, болтая ногами, ползут, рука за руку, по реям. Тут уж было не до шутовства, тут не приходилось прикидываться еще более неумелым, чем ты есть. Все, что я мог, это вцепиться в снасти и висеть, не разжимая рук. Но те внизу все равно с сомнением потирали подбородки.
В тот же вечер, не снимая с меня слежки, мне выделили рундучок и перевели из каюты на менее удобную квартиру — тесное обиталище матросов, кубрик. Там-то я и познакомился — на счастье, как покажет дальнейшее повествование, — с улыбчивым, рыжебородым, конопатым матросом по имении Билли Мур.
В бегучем свете раскачивающейся лампы он сидел на койке, расположенной впритык с моей. Я, продолжая свою игру, завязал с ним такой разговор:
— Не работа это для бывшего мясника, — говорю, — сидеть в поднебесье на снастях, точно чайка, чтоб ей повылазило.
— Так ты мясником работал? — отозвался он с такой простодушной и приветливой усмешкой, что мне стало немного не по себе.
— Ну да, у нас в Олбани, — отвечаю. — Бедная моя бабушка. То-то ума не приложит, куда я запропастился. Я ведь вышел на минутку, только курам корму высыпать. — И я покачал головой.
Он тоже покачал головой и усмехнулся грустновато, верно, подумал о своей бабушке. Опять я ощутил к нему расположение и поспешил переменить тему.
— Странно, что капитана не видать, — сказал я. — Интересно, что он за человек.
— Ничего, ты с ним, верно, скоро познакомишься. Чудной он джентльмен, наш капитан.
— Чудной?
— Ну да, — отвечает Билли Мур. — А уж какой образованный он у нас, старина Заупокой. Бог знает на скольких языках говорит.
— Ей-богу?
— Сам увидишь, вот только повстречаем какой корабль. Как нам попадается чужестранный китобоец и мы идем на сближение, чтобы обменяться письмами и новостями, наш капитан Заупокой всегда говорит на ихнем языке. Для него это дело чести. Ученый человек, можно сказать. Книг у него полно — по истории, и естествознанию, и еще бог знает каких.
— Ну и ну.
Билли сидел и задумчиво кивал головой, словно перебирал в памяти слово за слово все, что сейчас говорил, и выражал себе одобрение. Но потом вдруг о чем-то встревожился и стал тянуть себя за пальцы, щелкая сочленениями.
— Но только он очень переменчивый человек, наш капитан Заупокой. — И он опять закивал.
— Переменчивый, говоришь?
— Я видел, как он уходил в погоню за китом, точно дьявол в него вселялся. В прошлый раз, как я плавал с ним, он ни одного вельбота вперед своего не пропускал. Сам сидит на корме, глаза красные, что твои рубины. Как волны ни бьют, старый Заупокой сидит, будто принайтованный, а на море даже и не смотрит. Лицо — как фонарь. Это в прошлый раз. А в этот… Да, сэр, чудной он человек.
