– Разве у нее в руках не был указ короля?! – удивленно воскликнул палач.
– Клочок бумаги – вот и все. Это наверняка подлог. И наверняка замешан проклятый д'Азимон…
– Ты смотри, Рошель, чтобы кто‑нибудь не услышал этих слов. Ты можешь поплатиться местом, а то и головой… – предупредил надзирателя Лоренцо.
– Я повторю это, где хочешь. А ты слишком труслив, чтобы говорить то, что думаешь.
– Это не всегда кстати.
– Проклятая собака д'Азимон участвует в этой игре. И коменданта он тоже расположил в свою пользу. А как со мной недавно поступили!.. Но я сторожу, я наблюдаю… Они должны остерегаться меня. Такой комендант может когда‑нибудь впасть в немилость и полететь с места…
– Ты когда‑нибудь нарвешься, Рошель… – сказал Лоренцо, покачав головой.
– Разве ты не видишь рубцы у меня на лице? Они не сойдут так скоро, – продолжал Рошель злобным голосом. – Ты ведь знаешь, кто мне эти рубцы сделал? Конечно, знаешь. Так вот этого я не прощу проклятой собаке д'Азимону. И того, что он помогал спасти каторжника, я ему не прощу…
Палач Лоренцо не хотел дальше слушать Рошеля и поспешил скрыться в своем домике.
А надзиратель Рошель пошел своей дорогой.
«Я бы хотел встретить тебя одного, – думал он о лейтенанте д'Азимоне. – И тогда берегись… Только один из нас уйдет оттуда, другой останется…»
Рошель отправился в спальные камеры к другим надзирателям и от них услышал, что каторжник Марсель переведен из его, Рошеля, отделения, в другое отделение и таким образом полностью убран из‑под его власти.
– Какой же номер у него теперь? – спросил Рошель своих приятелей.
– Номер сорок три, ночью он связан цепью с рыбаком, – ответили ему.
– Жером Берно – его товарищ?.. Смотрите за ними хорошенько! – предупредил Рошель своих приятелей. – Им обоим нельзя доверять… А кто же теперь у них надзирателем?
– Это отделение теперь у Доминика.
– Ну, Доминик как раз для таких молодцов! – с досадой воскликнул Рошель. – Доминик – это же само добродушие. И опять тут чувствуется рука д'Азимона…
В это самое время лейтенант д'Азимон доложил о себе в доме коменданта, и его сейчас же позвали к генералу Миренону.
– Девушка ушла из тюрьмы? – спросил комендант.
– Да, она попрощалась.
– Переведен ли Марсель Сорбон в другое отделение?
– Все исполнено по вашему приказу, – ответил д'Азимон.
– Я хотел дать вам еще одно поручение, господин лейтенант, – продолжал генерал Миренон. – Хорошенько понаблюдайте за Рошелем. С некоторых пор, как мне кажется, этот надзиратель стал человеконенавистником. Я ему больше не доверяю. В случае еще хотя бы одного насилия я намерен уволить его.
– Жалко его… Этот Рошель прежде был строг, даже иногда суров, но в службе исправен. Если его уволить, господин комендант, тогда он пропадет совершенно. Чем он будет жить?
– Вы жалеете даже своего врага! – рассмеялся генерал Миренон. – Я должен признаться, что хотел уволить его именно ради вас.
– Ради меня, господин комендант?
– Я думаю, что этот человек ненавидит вас больше, чем каторжника, за которого вы заступились.
– Да, это вполне возможно.
– Вот потому при случае я хочу удалить его. Мне кажется, что он замыслил против вас недоброе. Достоверно я об этом ничего не знаю, но мне так кажется. Во всяком случае, я хотел бы избавиться от человека, от которого не жду ничего хорошего.
– Гораздо лучше было бы его как‑то исправить.
– Я предоставляю вам возможность сделать такую попытку, если ваша доброта принуждает вас к этому, господин лейтенант, – сказал генерал. – Но сомневаюсь, что эта доброта будет вознаграждена. Однако препятствовать вам не хочу. Если вы надеетесь перевоспитать Рошеля, то сделайте эту попытку. Но все же остерегайтесь. Я заметил недавно, с каким выражением лица он смотрит вам вслед. Это выражение лютой ненависти.
– Он научится обуздывать свою ненависть, господин комендант, – заверил офицер.
В один из следующих вечеров лейтенант д'Азимон отправился осматривать работы, произведенные за день в некоторых отдаленных точках тюремной территории. При осмотре он попутно обдумывал, как наилучшим образом распределить каторжников и надзирателей, чтобы дела продвигались успешней.
