Девушка рассмеялась сквозь слезы:
— Вы хотите сказать, что вся эта буча поднялась из-за того, что ваш муж разбил стеклянных клоунов? Они что, были настолько ценные?
— Ничуть. Они достались Напьеру от матери. Он был головорез и распутник. Три раза женился, и все три жены ходили у него с фингалами под глазами. Одну даже увезли в больницу с переломом ребер. Но мать свою он любил…
На ее лице ненадолго застыла неловкая улыбка, но Морин вскоре опомнилась, дернула плечом и опять погрустнела.
— Словом, Куини пришла к нему и отвела подозрение с Гарольда на себя; и не стала спорить, когда Напьер выкинул ее с работы. Все это она мне тогда рассказала и попросила передать Гарольду, чтобы он ни о чем не беспокоился. Она сказала, что он был очень добр к ней, и с ее стороны это лишь небольшая благодарность.
— А вы ему так ничего и не передали?
— Нет. Я хотела, чтобы он и дальше страдал. А потом это превратилось в очередное умолчание между нами, и мы еще больше отдалились друг от друга. — Морин, не моргая, смотрела перед собой, и слезы лились рекой из ее глаз. — Видите, не зря он меня бросил…
Девушка не отвечала. Она взяла еще одно печенье и несколько минут была всецело поглощена лакомством. Наконец она произнесла:
— Я думаю, вовсе он вас не бросил… И я считаю, никакая вы не обманщица, миссис Фрай. Мы все можем ошибаться. Но вот еще что я думаю…
— Что?! Что?! — стонала Морин, уткнув лицо в ладони и раскачиваясь из стороны в сторону.
Как можно исправить ошибки многолетней давности? Ее семейной жизни пришел конец…
— На вашем месте я не сидела бы здесь, не пекла бы кексы и не разводила со мной беседы. Я бы действовала!
— Но я же ездила к нему в Дарлингтон! И это ни к чему не привело!
— Тогда все обстояло гораздо лучше. А с тех пор многое изменилось.
Девушка говорила неторопливо и с такой убежденностью, что Морин подняла голову и всмотрелась в ее лицо. Оно по-прежнему было бледным и вдруг озарилось обезоруживающей ясностью. Наверное, Морин вздрогнула, а может, даже вскрикнула, потому что девушка рассмеялась:
— Поезжайте в Берик-на-Твиде!
Написав письмо, Гарольд уговорил прохожего молодого человека купить ему конверт и самую дорогую марку. Идти к Куини с визитом было уже поздновато, поэтому ночь он провел на скамейке в городском парке, закутавшись в спальный мешок. Ранним утром Гарольд сразу же направился в общественный туалет, умылся и, как мог, расчесал шевелюру пальцами. Кто-то оставил в раковине пластиковый станок для бритья, и Гарольд обкорнал им бороду. Полноценного бритья, конечно, не получилось, но основные заросли он удалил, и на подбородке вместо завитков теперь топорщилась щетина и кое-где — кустистые пучки. Место вокруг губ казалось обесцвеченным и будто обособленным от выдубленной кожи на носу и у глаз. Гарольд вскинул на плечи рюкзак и двинулся к хоспису. Внутри него зияла пустота, и он подумал, что, кажется, давно уже ничего не ел. Но аппетита не было. Наоборот, его даже тошнило.
Небо покрывала густая белая пелена облаков, хотя в соленом воздухе уже грезилось тепло. На пляж начали прибывать семьи отдыхающих на машинах; они раскладывали стулья и снедь для пикника. Море у горизонта отсвечивало металлическим блеском.
Гарольд чувствовал, что конец путешествия близок, хотя понятия не имел, как все произойдет и как ему быть дальше.
Он снова ступил на дорожку, ведущую к дверям хосписа святой Бернадины, и проделал тот же путь до самого входа. Бетон был свежий и немного пружинил под ногами. Гарольд без колебаний нажал на звонок и принялся ждать, закрыв глаза и привалившись к стене. Он гадал про себя, встретит ли его та самая сестра, что разговаривала с ним по телефону. Ему хотелось надеяться, что слишком долго объясняться не придется. У него не осталось сил на слова. Дверь отворилась.
Перед ним возникла женщина в косынке, в длинном одеянии кремового оттенка с высоким воротником и в черном фартуке. Гарольд ощутил, как колются выбритые щеки.
— Я — Гарольд Фрай, — сказал он. — Я прошагал ужасно длинное расстояние, чтобы спасти Куини Хеннесси.
Ему нестерпимо захотелось глотнуть воды. Ноги дрожали. Гарольд мечтал куда-нибудь присесть.
