Монахиня улыбнулась. Ее лицо было гладким и нежным; Гарольд разглядел под косынкой седину у корней волос. Она протянула к Гарольду руки и заключила его ладони в свои. Они оказались теплыми и шершавыми, в них чувствовалась сила. Он испугался, что сейчас заплачет.
— С прибытием вас, Гарольд, — произнесла монахиня.
Она назвалась сестрой Филоменой и пригласила его войти. Гарольд вытер ноги, потом еще раз.
— Ничего страшного, — сказала сестра Филомена.
Но Гарольд не унимался. Он основательно потопал на пороге, затем поочередно приподнял ноги и проверил, не прилипла ли к подошвам грязь. Убедившись, что нет, он тем не менее продолжал скрести подошвами о жесткий коврик, как бывало в детстве, когда он старался угодить тетушкам, чтобы его впустили в дом.
Затем он нагнулся и принялся отдирать с ног изоленту, на что ушло немало времени, потому что клейкие обрывки липли к пальцам. Чем больше он усердствовал, тем больше жалел, что все это затеял.
— Наверное, мне лучше оставить обувь у входа…
В хосписе было прохладно и тихо. Пахло чем-то дезинфицирующим — запах напомнил Гарольду о Морин — и какой-то горячей пищей, возможно, картофелем. Наступив носком одной тапочки на задник другой, он стащил ее, затем проделал то же со второй. Стоя на полу в одних носках, Гарольд ощутил себя нагим и ничтожным.
Монахиня снова улыбнулась:
— Вам наверняка не терпится повидать Куини.
Она спросила, готов ли он к встрече, и Гарольд кивнул. Они бесшумно двинулись по коридору, устланному синей ковровой дорожкой. Никто вокруг не аплодировал, не было ни смеющихся медсестер, ни обрадованных пациентов. Был один Гарольд, идущий по чистому и пустому коридору вслед за объемным силуэтом монахини. Откуда-то будто бы доносилось пение, но, прислушавшись, Гарольд решил, что ему, наверное, померещилось. Может быть, просто ветер свистит в оконных рамах или кто-то кого-то окликнул. Он вдруг вспомнил, что забыл принести цветы.
— Все хорошо? — спросила сестра Филомена.
Гарольд опять кивнул. По левую сторону потянулись окна, распахнутые во внутренний садик. Гарольд с вожделением покосился на гладко выстриженную лужайку, воображая травянистую мягкость под своими голыми ступнями. Газон окружали скамейки, а дугообразные струи дождевальной установки подрагивали, искрясь в лучах проглянувшего солнца. Вдаль по коридору тянулась череда закрытых дверей. Гарольд не сомневался, что Куини ждет за одной из них. Он устремил взгляд в сад, неожиданно почувствовав, что ему страшно.
— Сколько, вы сказали, вы шли?
— О… — произнес Гарольд.
Чем дальше он шагал за монахиней, тем незначительнее представлялся ему проделанный путь.
— Долго.
Она сказала:
— Честно говоря, мы не пригласили сюда тех, других паломников. Мы видели их по телевидению. Они показались нам слишком крикливыми.
Она обернулась к нему и, кажется, подмигнула, но Гарольд не поверил своим глазам. Они прошли мимо полуоткрытой двери. Он нарочно не посмотрел в ту сторону.
— Сестра Филомена! — позвал кто-то немощным, похожим на шепот голосом.
Монахиня остановилась и заглянула в палату, взявшись руками за косяки.
— Я только на минутку! — пообещала она тому, кто позвал ее.
Сестра Филомена помедлила, отставив одну ногу назад на носок, словно танцовщица, обутая в кроссовки. Повернувшись, она одарила Гарольда сердечной улыбкой и сообщила, что они почти пришли. Он чувствовал озноб, и усталость, и еще что-то, выдавливающее из него остатки жизни.
Монахиня подошла к следующей двери и тихо постучалась. Прислушалась, замерев с поднятой рукой и приникнув к двери ухом, а затем рывком дернула ее на себя и заглянула в палату.
— А у нас гость! — объявила она куда-то в пустоту.
Отведя дверь к стене, сестра Филомена распласталась по ней, пропуская Гарольда вперед.
— Какой волнующий момент! — заметила она ему.
Он глубоко вздохнул, набрав воздуху откуда-то из самых ступней, и поднял глаза на распахнутый перед ним проем. Он увидел обычное окно, полуприкрытое тонкими занавесками, а за ним — убегающее вдаль серое небо. Деревянный крест на стене в изголовье простой кровати, под ней судно, а в ногах — пустой стул.
