У Дэви затряслись руки. Он тупо на нее посмотрел:
— Ну… хорошо.
Он подошел к качалке, стоявшей у окна, и стал монотонно читать дальше, Линда не сводила с него глаз. Он нудно читал: «Всегда веселиться — вот мой девиз, всегда веселиться…»
Внезапно она соскочила с его кровати и забралась на свою. Ее маленькое личико съежилось и побледнело.
— Не обращай внимания, Дэви. Кажется, я засыпаю.
Дэви перестал читать. Значит, вот что она удумала. Линда закрыла лицо руками и уткнулась в подушку. Он заметил, что у нее руки вздрагивают. Он перевел глаза на свои: то же самое. Дэви быстро засунул их в карманы халата.
* * *
Когда Линда, наплакавшись, заснула, Дэви вылез из качалки и прошел мимо ее кровати, убеждая себя, что ее здесь нет. Тихонько присел на край своей постели. Руки он так и держал в карманах. Не вынимал, даже чтобы лечь. Просто подогнул колени и упал навзничь.
А свет-то.
Свет-то они не выключили.
Но Дэви не посмел сделать лишнее движение.
Он лежал и прислушивался к тяжелому дыханию Линды, к порывам ветра, к шуму листвы, к шлепкам и пощелкиванию штор о ставни — слыша все и не воспринимая ничего.
И началась долгая ночь.
Маленькие хризопразовые часики на столике Линды показывали 2.11, когда разразилась гроза.
Ослабленный борьбой Дэви услышал шепот дождя. Поначалу это не имело для него значения. Затем быстрые вспышки, словно далекие залпы тяжелой артиллерии, разорвали ночь; а под ворчание и треск сильного грома он уже сидел на кровати.
Дождь усиливался. И молнии, и гром, и потоки ливня обрушивались на землю и сталкивались между собой.
Линда застонала, заворочалась, и пружины неприятно заскрипели. Дэви осторожно повернулся взглянуть на нее. Он увидел раздражающе красную щеку и золотистые волосы — они взмокли на виске и спутались.
Он заставил себя отвести взгляд. Каждый удар грома отдавался прямо в его мозгу. Каждая молния высекала в нем вспышку огня.
И тяжелые хлопки мокрых штор.
Дождь заливал в комнату. Как раз на коврик, который связала еще матушка тетки Эмили в 1893 году. Тетя отдала его Линде, и Линда очень им дорожит.
Теперь он отсыреет, водой пропитается.
«Ну, вставай. Встань с постели, подойди к окнам и закрой их».
Довольно простая задача.
Даже чересчур.
«Ловушка, — с презрением подумал Дэви. — Чертова западня, а я в нее не попадусь». Он рассмеялся про себя: «Считаешь себя умным, да? Но эту хитрость я разгадал».
Он не сдвинулся с места.
Но Линни здорово рассердится. Может быть, вещь сядет от дождя. Будет забавно, если Линда проснется утром, а коврик съежится до размеров почтовой марки. При этой мысли опять где-то глубоко внутри зародился смех, но тут же перешел в глухое рычание, которое толчком выбросило его из постели. И вот он уже наклоняется к жене, скрючив пальцы.
Он уже ни о чем не думал.
У него не было воли.
Его телом руководила некая внешняя сила, громадный сгусток энергии.
Его руки вытянулись; чужие руки, не его. Он наблюдал за ними отстраненно.
Линда проснулась мгновенно.
Просто открыла глаза и пристально на него уставилась. А руки уже метнулись к горлу, вцепились в его пальцы и принялись их оттаскивать.
Шторы хлопали, дождь хлестал в комнату, а тело Линды резко дергалось, пытаясь вырваться из тисков. Рот широко раскрылся, дыхание со свистом вырывалось из груди, щеки из красных сделались фиолетовыми с серым налетом, глаза затуманились.
Свист перешел в бульканье. Ноздри затрепетали, как лист осиновый… Руки ее ослабли, но тело еще подергивалось или выгибалось, словно без костей.
* * *
Из глубочайшей тьмы замирающей жизни возник свет. Он поразил не только зрение; этот свет в равной мере был доступен и чувствам, он обладал мощью, способной сдвигать горы. И Дэви эта сила передвинула.
* * *
В комнате пахло озоном.
Дэви попытался думать. Его руки спокойно висели вдоль тела.
Затем он увидел Линду. Она лежала в своей постели неподвижно, все еще держа руки у горла, все еще глядя на него. Она с трудом ловила воздух. А вот глаза жили своей, отдельной жизнью. Она не боялась, она смирилась.
Она готова была к смерти.
Память обрушилась на него, он отшатнулся, упал на свою кровать и, сам себе не веря, уставился на жену.
