— А потом? — несмело полюбопытствовала Каролина.
— Потом… — Паула взяла со стола нож и стала постукивать им по ножке бокала. — Надо бы подумать…
— Ты осторожнее с ножиком, — предупредила ее Каролина и протянула было руку, чтобы забрать у дочери нож.
Та сообразила, о чем мать подумала, и громко рассмеялась.
— Ты что, в самом деле считаешь, что я прикончить ее мечтаю? Нет, я ведь сказала: гнить в тюрьме не собираюсь. Надо поступить хитрее, подкрасться к ней на задних лапках. А это будет непросто. Она хоть и мерзавка, но, по-моему, не из глупых.
— Ох, не нравится мне все это, честное слово, не нравится! — И Каролина для большей убедительности энергично покачала головой.
— Я не спрашиваю, нравится тебе это или нет, — грубовато отрезала Паула. — Раздобудь мне ее адрес, больше я ни о чем тебя не прошу.
Каролина даже усмехнулась от неожиданности.
— Да где же я его раздобуду? Я и не видела-то эту Джордан ни разу в жизни.
— Видеть ее тебе совсем не обязательно, — нетерпеливо произнесла Паула. — А ее адрес можно выудить у Луизы.
— Думаешь, она так просто мне его назовет?
— Разумеется нет! — Паула нахмурилась. — Обработай ее мать, ты ведь дружишь с ней сто лет. Пусть она адрес разузнает… или хотя бы номер телефон.
Каролина в растерянности закусила губу. С Агатой, матерью Луизы, они в самом деле дружили с незапамятных времен. Это-то в данном случае и могло помешать. Агата знала Каролину как облупленную, любую ее хитрость раскусывала в два счета. Выход был один: выложить ей всю правду, сказать, что, мол, бедная Паула на грани нервного срыва, убивается, страдает. И мечтает встретиться с Джордан, поговорить с ней как женщина с женщиной…
— Не знаю, — пробормотала она. — Я попробую, но обещать ничего не могу.
— Попробуй, мамуль!
Паула вскочила с места и присела перед матерью на корточки. Когда ей что-нибудь от родителей требовалось, она становилась на редкость ласковой. Каролина знала, что это притворство, но ее сердце в такие минуты видеть правду наотрез отказывалось.
— Ладно, девочка моя, — прошептала она, принимаясь гладить дочь по голове. — Сделаю все, что в моих силах.
— Да, пожалуйста, — заглядывая ей в глаза, проникновенно пропела Паула. — Ты моя единственная надежда, мой самый верный друг. Ты и папа.
Каролина зажмурилась от удовольствия. Они с мужем жили дочерью, в ней заключался для них весь мир.
— Только пообещай, — попросила она ласково-строгим тоном, — что о разном вздоре не станешь и думать! Просто мирно с этой Джордан побеседуешь, ничего большего себе не позволишь.
— Обещаю, — проворковала Паула, прижимаясь щекой к материной руке. — Можешь ни о чем не переживать, все будет хорошо. Я иду на это только потому, что слишком люблю Филипа. Люблю, понимаешь? — На ее лице отразилось столько беззаветной любви, что Каролине на миг показалось, будто перед ней не ее дочь.
— Ты в этом уверена? — осторожно спросила она, вспоминая, как совсем недавно дочь звонила ей и поносила мужа на чем свет стоит.
— Совершенно уверена, — ответила Паула.
Филип вошел в кафе на пять минут раньше оговоренного времени и сразу увидел за столиком у окна Джордан. Она о чем-то увлеченно спорила с дочерью, очаровательным светловолосым созданием, и выглядела так, будто для нее ничего более важного, чем этот жаркий спор, не существует.
Филип остановился в дверях, очарованный восхитительной картиной. У девочки были пухлые розовые щечки, алые полные губки — уменьшенная копия материнских — и такие же, как у Джордан, выразительные живые глаза. Говорила она с пылом и размахивала ручкой, в которой держала рыжеволосую куклу.
Правда, как две капли, подумал Филип, невольно расплываясь в улыбке. До чего же они здорово смотрятся вместе! Словно сошли с журнальной обложки.
Джордан повернула голову, заметила его, заулыбалась и махнула рукой. Филип поспешил к ним.
— Привет! — Джордан кивнула на свободный стул рядом с Кэти.
— Привет. — Филип сел.
— Мы тут спорим, какое мороженое вкуснее — клубничное или фисташковое, — сообщила Джордан, указывая на лист меню в пластмассовом держателе. — Кэти утверждает, что фисташковое, а я говорю, клубничное, — добавила она все так же серьезно.
