– Это вы к чему?
– К тому, что хоть я и не был женат, но имел достаточно возможностей узнать, что это такое.
– Тонко, ничего не скажешь! И что же – вы так и не собираетесь побывать в Англии?
– Вы прекрасно знаете – теперь это зависит только от вас.
Она отвела глаза.
– Заметьте, Наташенька – я никому еще… нет, вру!.. конечно, вру… я это сделал первый раз именно пятнадцать лет назад…
– Что именно?
– Предложение… Я сделал предложение пятнадцать лет назад. Вы вторая женщина в моей жизни, которой я сделал предложение.
– Вы не представляете, как обидно быть второй! – с нескрываемой усмешкой глядела она на него.
Он прищурился, и лицо его неуловимо подобралось.
– Вы знаете, Наташа, честно говоря, я не понимаю двух вещей… Можно спросить?
– Конечно!
– Я не понимаю двух простых вещей: как вам можно изменять и почему вы до сих пор не замужем!
Улыбка сошла с ее лица.
– А вы, оказывается, злой! – покраснела она.
– Неправда! Я как котенок – послушный, игривый и добрый! – парировал он.
Помолчав, она произнесла устало и беспомощно:
– Извините меня, Дима, если я что-то не то спросила…
– Ну, что вы, Наташенька, что вы! – захлопотал он. – Это вы извините меня, ради бога!
Он подался вперед и, опершись локтями на столик, направил руки в ее сторону, словно желая взять ее руки в свои.
– Вот, смотрите, нам уже несут! Вы, наверное, проголодались! Надо было, все-таки, идти в ресторан!
Смазливая официантка, с любопытством поглядывая на них, сгрузила на столик заказ и, опустив поднос, стояла, глядя на Дмитрия, словно желая спросить: «Что-то еще?»
– Спасибо, – вместо него сухо сказала Наташа. Девушка удалилась.
– Вы правы, Дима, я так торопилась к вам, что не успела пообедать! – улыбнулась она, искупая приятной для него выдумкой свою бесцеремонность.
Глаза его округлились, он смутился и покраснел.
– Но Наташенька, но вы же… но я же… но как же так… нет, вы не представляете, как мне неудобно! Но ведь мы могли бы…
– Не беспокойтесь, Дима! Сейчас я перебью аппетит, а дома поужинаю! Мне не привыкать!
– Бедная вы моя! – исказилось его лицо гримасой страдания. – Все, все, молчу! Ешьте!
Она быстро управилась с пирожными, ей не хватило кофе, и он встал и сходил за ним. Отпив до половины, она отодвинула чашку, приложила к губам салфетку и посмотрела на него:
– Так вот, по поводу ваших вопросов. Первый вопрос вам лучше задать моему бывшему мужу, но от себя скажу: да, он мне изменял, хотя и уверял, что любит меня. Но как, скажите, можно любить и изменять одновременно! Нонсенс! Зато я его не любила – это точно! Возможно, он это чувствовал, потому и изменял. На ваш вопрос, почему я не замужем, я вам отвечу так: я тоже, как и вы очень любила одного человека, но он погиб несколько лет назад за месяц до нашей свадьбы. С тех пор для меня существует только работа.
Все это она сказала спокойно и отчетливо, глядя ему прямо в глаза и отмечая, как они наполняются влажным сочувствием. Он долго не мог ничего сказать, но, наконец, произнес:
– Это ужасно, Наташенька, это ужасно! Бедная вы моя! Как бы я хотел вам хоть чем-нибудь помочь!
Она вдруг тряхнула головой:
– Знаете, Дима, мы с вами так просто говорим о любви и прочих серьезных вещах, как будто сто лет знакомы, а ведь на самом деле я ничего о вас не знаю! Расскажите мне о себе то, что сами захотите!
И он принялся излагать благостную версию того, кто он и что он, откуда взялся, где был, что видел, чем занят, когда ничем не занят и что думает, когда не хочется думать, что любит и чего сторонится. О том, как недавно оказался на Петроградской стороне, где жил в детстве. Как прошел мимо своей школы на углу Большой Пушкарской и Олега Кошевого и направился в сторону их бывшего дома мимо полуразрушенной бани, где когда-то вместе с отцом зачищал микрофлору, и где теперь голые тени прежних дней призрачными тазами прикрываются от дождей. Как потом пришел во двор и обнаружил, что многое здесь изменилось и что теперь весь двор, где раньше было чисто и пусто, заставлен машинами. И он бродил между машин, поглядывая на окна их бывшей квартиры на четвертом этаже, а из-под ног с треском взлетали голуби. И как вдруг из-за облака вышло солнце, кому-то улыбнулось широко и щербато, на кого-то взглянуло косо, а на кого-то совсем не взглянуло. Она слушала, отразив лицом его грусть и ей было удивительно хорошо. Внезапно она очнулась и, погасив улыбку, сказала:
