Признаюсь, однако, что пока меня несколько разочаровывают рецензии и отклики критиков на роман, появившиеся в течение нескольких месяцев после его выхода в свет. Даже чтимый мною Дмитрий Быков даёт какую-то странноватую интерпретацию книги: трактует её как апологию чекиста Эйхманиса и его начальственных проектов, а главного героя, Артёма Горяйнова, воспринимает лишь как приспособленца, который «готов и предать, и подставить». Из отзывов на «Обитель» мне более всего пришлась по душе статья Андрея Максимова, явно стремящегося серьёзно присмотреться к текстовой материи романа (другой вопрос, что изначальный формат отзыва не даёт этому автору возможностей для подробного анализа). Пытаясь сейчас осознать свои впечатления от книги, я тоже склонен следовать именно таким курсом: от текста – к идеям, а не наоборот (как делает большинство рецензирующих книгу).
Рука подлинного писателя ощущается даже в общей композиции «Обители»: в том, что является художественным ядром книги, а что – его обрамлением; в том, какой отрезок жизни главных героев Вы делаете основой романной фабулы, а какие – выносите в намеренно-документализированные разделы, завершающие произведение. Казалось бы, никакого расстрела каждого «десятого» из заключённых не произошло, начальник Ногтев всего лишь попугал лагерников и пойманного беглеца Троянского, но романная точка справедливо поставлена именно в этом месте. Жизнь Артёма (окончившаяся, в любом случае, ужасно) ещё продолжается, но судьба – его и Галины Кучеренко – уже сбылась, стала подобием баллады и притчи. Почему так получается? Да потому, что именно в выделенном Вами отрезке жизнь этих двоих персонажей обретает черты законченного сюжета, приводящего к достаточно отчётливым поступкам и, в итоге, порождающего смыслы.
В целом Артём как характер получился неординарный и живой: колючий, склонный к молниеносным сменам настроений (приводящим зачастую к головокружительным поворотам фабулы), прячущий за грубыми выходками и частым ёрничаньем свои сомнения и внутреннюю неуверенность. Не могу согласиться с теми из рецензентов, кто видит в Артёме абсолютно ничтожного, мелкого человека. Да, Артём нередко плывёт по течению, судорожно цепляется за возможность выжить. Но при этом не случайно ведь противится тому, чтобы стать стукачом (в отличие от того же Афанасьева). Исходя, хотя бы, из такого обстоятельства можно сделать вывод, что есть у этого человека какой-то нравственный стержень. Кроме того, Артём явно стремится как-то самовыразиться, пусть порой и в диковатой форме. А главное, он способен испытывать сильные чувства.
Совершенно понятно, что связь Артёма и Галины далека от образа некоей романтической, идеальной любви. Вместе с тем, стремление Аллы Латыниной свести эту связь лишь к физиологии не представляется справедливым. Фраза «Никакой любви у него к этой глупой женщине не было», на которую Латынина пытается опереться, мне показалась вырванной из контекста. Я воспринял эти слова, как фиксацию одного из внезапных (как мы знаем, часто меняющихся) настроений героя, как резкое раздражение, обусловленное кратковременной ссорой в лодке. Чем же тогда, однако, объяснить взволнованную мысленную мольбу Артёма девятнадцатью страницами ранее: «Господи <…>. Рядом со мной женщина – рассмотри и её. <… > Возьми и её. В ней было моё семя – она не чужой мне человек, я не готов ответить за её прошлое, но готов разделить её будущее»?! К тому же, упомянутая выше ссора сменяется примирением, и герой размышляет о связи с Галиной «.. это была неплохая жизнь. Или не самая плохая». После чего произносит вслух: «Конечно, Галя, <…> вместе будем». Трудно было бы представить такие психологические повороты, если бы никаких сильных чувств у Артёма к Галине не было. Не говоря о том, что в значительной мере подобные чувства становятся движущей силой двух серьёзных поступков Артёма: а), совместной с Галиной попытки побега (хотя герой осознаёт: «куда бы они ни плыли – их будут догонять, и догнать должны»!); б), ситуации из финального эпизода второй части, когда
