Особая тема – непрестанно насаждаемый в «оранжевой» среде дух безоглядно-энтузиастического единомыслия, нетерпимости по отношению к тем, кто идёт не в ногу. Твёрдая отповедь подобным тенденциям послужила импульсом для одного из программных стихотворений сборника:
Ты, дробящий толпу на взводы и на бригады,
изучающий алчно карту моих дорог,
мы с тобой не по разные стороны баррикады
потому, что и баррикада есть диалог.
Я, представь, не любила с детства урчанья, рыка,
этих «смир-рно!», «р-равняйсь!», раскатов двойного «эр».
И картавость моя – лишь косвенная улика
внутривенного неприятия крайних мер.
Как найти поэту и интеллигенту свою нишу в сложившейся обстановке?..
Неожиданный образ возникает в стихотворении «Кто теперь бубнит Горация и Катулла…», занимающем в «Трофейном пейзаже» центральное место почти в прямом смысле этого слова (страница 55, а всего их в сборнике – сто четыре). Пронзительно-исповедальный, до предела сконцентрированный в своей энергии разговора от первого лица, образ этот одновременно несет в себе явственные (хотя для самого автора, возможно, и безотчётные) мерцающие черты поэтического архетипа. Речь идёт о бессмертном пушкинском «Арионе». Нынешняя пост-имперская проблематика исподволь побуждает заново проинтонировать упомянутый пра-текст на современный ироничный, жестковато-колючий лад.
Присмотримся повнимательнее. «Вихорь шумный», погубивший «и кормщика, и пловца» в рассматриваемом стихотворении перевоплотился в подробно проанализированный нами выше эпохальный «сквозняк». Возможность после кораблекрушения высушить влажную ризу «на солнце под скалою» вполне аукается с теперешней возможностью «ловить на спиннинг мокрую рыбку с пирса / и косить на горы в бледно-зелёном ворсе».
Что, однако, поделывает при этом наш «таинственный певец»? Поёт ли он свои прежние гимны?
Я уже так долго небо копчу сырое,
что давно сменяла, чтоб не попасться в сети,
на овечью шкуру белый хитон героя:
проморгали те – авось, не добьют и эти.
И пускай читают лажу свою, чернуху,
стерегут общак, друг в друга палят навскидку.
… Подойдёт дворняга, влажно подышит в ухо,
мол, жива, старуха, – ну и лови ставридку.
Что ж, у Ирины Евсы есть все основания оставаться верной своей личностной позиции, а также – продолжать свою строгую, уверенную поэтическую мелодию. Образов, наблюдений, чувств и идей у неё для этого вполне хватает. Или – выражаясь словами одного из стихотворений сборника: «Прямо скажем, – до фига, чтобы состояться».
2006
О романе Захара Прилепина «Обитель»: рецензия в форме письма
Дорогой Захар!
Дело не только – и даже не столько – в том, что Вы как мастер в «Обители» поднялись на несколько уровней вверх, в сравнении с тем, что писали раньше. Главным, на мой взгляд, является то, что Ваш роман стал событием, резко меняющим ситуацию всей современной русской литературы. С начала 90-х годов, по мере того, как уходили из жизни последние крупные писатели и поэты старших поколений, являвшиеся заслуженными властителями дум, общая атмосфера в литературе становилась всё более и более удручающей. Совокупность новых текстов в целом напоминает какой-то вялый хаос, внутри которого отдельные серьёзные удачи и яркие имена, безусловно, существуют, но как будто бы тонут в общем болоте. В российском кинематографе 90-х что-то подобное тоже происходило, но ситуация поменялась уже лет десять назад, когда появилась плеяда замечательных новых режиссёров; из них особенно близок мне Валерий Тодоровский (помню, что и Вы цените его работы). А благодаря «Обители» у меня появилось ощущение, что и в литературе сейчас положение тоже будет меняться. После прочтения книги картина современной литературной жизни кажется мне такой, как будто аморфную с виду кучу железных опилок намагнитили, и она превратилась в выразительный узор. Или – наэлектризовали некую материю, и она превратилась в напряжённое, пронизанное током, поле. Иными словами, русская литература после этой книги получает основания снова стать влиятельным культурным, общественным, духовным пространством, явлением мирового уровня, каким она была на протяжении добрых двух столетий. Не сомневаюсь, что последующие за Вашей книгой другие значительные произведения разных авторов имеют шанс не затеряться и стать предметом пристального общественного внимания и обсуждения.
