— А у нас в квартире немец живет, — сказал Витька.
— Нашел, чем хвастаться, — усмехнулся мальчишка.
— Кто хвастается? Я думаю, что его надо отравить, — сказал Витька. — Они наших сколько поубивали. У меня двоих братьев на фронте убили.
— Это просто, — сказал мальчишка. — Подсыпать в суп той штуки, которой крыс и тараканов травят, ему и капут.
— Поможешь достать?
— Можно, ему много не надо. Старик. Я его видел.
— Наверное, он шпион, — предположил Витька. — Так просто бы не оставили. У меня батька машинист, вот немец и будет шпионить — куда повез груз и зачем.
Мальчишку это предположение заинтересовало, он даже трубку в сторону отложил.
— Вот гад, а! — сказал он. — Наверное, и по-русски понимает, а притворяется, что нет. Ты нарочно в его присутствии начни Гитлера ругать, а сам посматривай, побледнеет или нет…
— Ага. Но отравить его надо. Тебя как зовут?
— Валдис.
— А меня Витькой.
— Пойдем, я тебе покажу, где бузина растет. Там еще много интересного есть — свалка рядом.
Когда Витька вернулся домой, мать накрывала на стол, а немец сидел тут же в комнате на своем стуле и был одет в отцовскую полосатую рубаху и в отцовскую меховую безрукавку. Лицо у немца было красноватым, а волосы — мокрыми и прилизанными.
— Ты чего это его вырядила? — спросил Витька.
— Выкупала я его, — сказала мать. — С керосином. Блох-то на нем и вшей было, матерь пресвятая, прямо кишмя кишели!
— Ну и пусть сожрали бы.
— Так и на нас ведь перебежать могут. Да и человек все же, не зверь.
— Немец он, а не человек, — сказал Витька и, внимательно посмотрев на немца, добавил: — А Гитлер его — сволочь!
Немец в лице не изменился.
— Не задирай его, — сказала мать. — Он спокойный.
— Еще бы не спокойный, — сказал Витька. — Я бы ему показал.
Отец пришел с бутылкой водки.
— Новоселье не новоселье, — сказал он, — а стены обмыть надо.
На столе дымилась картошка в мундире, в блюдце лежала ржавая, купленная в дороге селедка, черный хлеб был нарезан тонкими ломтиками. От предвкушения выпивки отец повеселел.
— Ну что, — сказал он немцу, — садись, что ли. Может, ты того и не стоишь, кто тебя знает, но у нас не водится так, чтобы хозяева ели, а кто-то в сторонке сидел. Давай, давай, не стесняйся. Имя вот у тебя неудачное, как нарочно дали, и произносить не хочется — Фриц. — Он повернулся к Витьке. — Слышь, его на самом деле Фрицем зовут. А насчет отчества спрашивал, так ничего и не понял.
— Не буду я с ним за столом сидеть, — заявил Витька.
— Ладно, — сказал отец, — пусть посмотрит, что мы не звери, как они. Может, напишет кому из родни.
Немец, виновато улыбаясь, подсел к столу, потянулся к кастрюле, взял картошину и, дуя на нее, стал торопливо чистить.
— Что он хоть тут ел? — спросила мать.
— Черт его знает, — сказал отец. — Может, соседи что приносили. Ему много не надо.
Витька вспомнил, что те же слова сказал Валдис, и представил, как немец съедает яд, лицо его делается испуганным, и он начинает сползать со стула на пол. Витьке стало страшно и почему-то жалко немца. Старый, чистый, в отцовской безрукавке, немец казался безопасным и вообще не походил на тех фашистов, которых показы- вали в кино.
Отец поставил на стол два стакана, похлопал по бутылке, потенькал ногтем по стеклу и спросил у немца:
— Шнапс? Хотель шнапс? Пиль? Хотель?
Ему казалось, исковерканные слова немец поймет лучше. Тот покрутил головой и сказал несколько слов, из которых все поняли только одно — «найн».
— Не хочет, — перевел отец. — Видно, крепка ему.
Под конец отец захмелел, завел патефон, принялся ставить пластинки Бернеса и Утесова и, хлопая немца по плечу, говорил:
— Слушай, Фриц, слушай, какие у нас песни! Куда вам до таких! Мы вели машины, объезжая мины, по путям-дорожкам фронтовым! Это про моих парней, Фриц! Убили их твои сукины дети! Но всех нас не убьешь, понял?
Немец растерянно улыбался, согласно кивал, щурил слезящиеся глаза и тянулся к кастрюле с картошкой.
Утром Фриц удивил Витьку. Пока Витька спал, немец успел сделать из бузиновых трубок несколько свистулек и вертушку. Вертушка получилась интересная, наподобие мельницы. Когда дуешь в трубку, воздух струей выходит из отверстия посередине и вращает крестовинку из такой же трубочки, только поменьше. Улыбаясь Витьке, немец ткнул пальцем в лежащие на столе игрушки.
