– Ни перил, ни предупредительного знака какого-нибудь. Упал? Тем хуже для тебя.
– Пармезан еще остался?
– Интересно, почему это место называют Сахарная Голова, – заметил Мильтон.
– Да, кто придумывает такие дурацкие названия? – подхватила Джейд, не переставая жевать.
– Местные жители, – сказал Чарльз.
– Лучше всего тишина, – сказал Найджел. – В городе не замечаешь, как все громко.
– Жаль индейцев, – сказал Мильтон.
– Почитай «Лишенных наследства» Редфута, – сказала я.
– Я все еще голодная! – объявила Джейд.
– Как это – ты голодная? – возмутился Чарльз. – Ты больше всех съела! Всю кастрюлю реквизировала.
– Ничего я не реквизировала!
– Хорошо еще я за добавкой не сунулся! Ты бы мне, наверное, руку отгрызла.
– От недоедания в организме включаются механизмы голодовки, и потом хоть кусочек бисквитика съешь – разнесет как на дрожжах.
– Не нравится мне, что здесь кто-то был, – сказала вдруг Лула.
Все удивленно уставились на нее.
– Окурок, – прошептала она.
– Да брось! – возразил Мильтон. – Ханна вот не беспокоится, а она постоянно в походы ходит.
– Да и поздняк метаться, – заметил Чарльз. – Ночь глухая. Уйдем отсюда – заблудимся. Как раз и налетим на того, кто здесь рыщет…
– Беглые преступники, – серьезно сказала Джейд. – И тот тип, который взрывал клиники, где делают аборты.
– Его поймали, – сказала я.
– Вы не видели, какое лицо было у Ханны, – упорствовала Лу.
– Какое такое лицо? – встрепенулся Найджел.
В синей ветровке, обхватив руками коленки, Лу выглядела какой-то потерянной. Длинная коса, перекинутая через плечо, свисала до земли, как у Рапунцель.
– Видно было, что она тоже напугалась. Просто не хотела говорить, потому что она типа взрослая и за всех за нас отвечает.
– У кого-нибудь есть при себе оружие? – спросил Чарльз.
– Ой, надо было мне револьвер Джефферсон прихватить! – сказала Джейд. – Он у нее в ящике под трусами хранится, здоровенный!
– Не нужно нам оружие. – Мильтон откинулся на спину, глядя в небо. – Если и правда время пришло подыхать – так лучше здесь. Под звездами.
– Ну ты вообще извращенец, всегда всем доволен, – хмыкнула Джейд. – А я хочу дотянуть по крайней мере до семидесяти пяти. И если для этого надо кого-нибудь пристрелить или какому-то бродяге горло перегрызть – сделаю и не поморщусь.
Джейд оглянулась на палатки.
– Где она, вообще? Ханна? Не вижу что-то.
Мы вернулись с кастрюльками и тарелками на поляну. Ханна сидела у костра и грызла батончик гранолы. Она успела переодеться в зеленую с черным клетчатую рубашку на пуговицах. Ханна спросила, хотим ли мы еще есть, Джейд ответила утвердительно, и тогда Ханна предложила поджарить зефир на палочках.
Мы жарили зефирки, Чарльз рассказывал страшную историю (в такси садится пассажирка-вурдалак), и тут я заметила, что Ханна, сидя по другую сторону костра, смотрит прямо на меня. В отсветах огня лица превратились в резные маски, а глазницы казались глубже обычного, словно их выковыряли ложкой. Я улыбнулась как могла беспечней и сделала вид, будто невероятно увлечена сложным искусством обжаривания зефирок. Минуту спустя глянула в сторону Ханны – а она так и не отвела глаз. Встретив мой взгляд, она чуть заметно кивнула влево, в сторону леса, и тронула свои наручные часы. Правой рукой показала: «пять».
– Таксист обернулся, а та женщина исчезла, – говорил Чарльз. – Только на сиденье остался белый шифоновый шарф.
– И все?
– Ага. – Чарльз улыбнулся. – Другой такой дебильной истории с привидениями я не слышал.
– Вот же хрень…
– Был бы у меня тухлый помидор, кинула бы в тебя!
– Кто-нибудь знает историю про бесхвостого пса? – спросил Найджел. – Он ходит, везде свой хвост ищет, людей пугает…
– Это про обезьянью лапку, – сказала Джейд. – Страшный рассказ, его в четвертом классе проходят[396], а потом всю жизнь забыть не можешь почему-то. И еще «Самая опасная игра», скажи, Рвотинка?
Я кивнула.
– Про собаку тоже есть история, только я ее не помню.
– Ханна знает хорошую историю, – сказал Чарльз.
– Не знаю.
– Ну пожалуйста, расскажите!
– Нет-нет. Я совсем не умею рассказывать. – Ханна зевнула. – Который час?
Мильтон посмотрел на часы:
