— Поехали дальше? — спросил Хлебоедов, потирая руки.
— Протестую, — сказал Фарфуркис — Согласно инструкции мы должны установить время следующего пересмотра, хотя бы приблизительное, но с точностью не меньше месяца.
Поговорили, поспорили. Хлебоедов предлагал середину августа, Фарфуркис сомневался, чтобы к середине августа все обстоятельства были выяснены, а полковник отдал приказ взять повод и включить третью скорость. Несколько опомнившийся комендант настаивал на следующей неделе. Он дрался как лев, но Лавр Федотович, тщательно изучив его в бинокль и обнаружив, по-видимому, какие-то несообразности, сослался на мнение народа и утвердил пересмотр на конец ноября. Я рисовал профили и с радостью думал, что уж в конце ноября меня здесь наверняка не будет.
— Продолжаем вечернее заседание Тройки, — провозгласил наконец Лавр Федотович, — Следующий! Доложите, товарищ Зубо.
Комендант медленно поднялся, раскрыл папку и начал читать погасшим голосом:
— Дело номер шестьдесят четвертое. Пункт первый, фамилия…
— Постойте, — сказал Фарфуркис — Почему шестьдесят четвертое? Должно быть семьдесят второе.
— Согласно протоколу, — устало сказал комендант.
— Согласно какому протоколу?
— Согласно протоколу вчерашнего вечернего заседания. Вот протокол.
Фарфуркис ознакомился с протоколом и сделал несколько пометок в своей записной книжке.
— Продолжайте, товарищ Зубо, — сказал Лавр Федотович.
— Фамилия: не установлена. Имя: не установлено. Отчество: не установлено…
— Протестую, — сказал Фарфуркис — Это незаконно. Что значит — не установлено? Надо установить! Милицию вызвать, если потребуется!
— Запирается, сволочь, — сказал Хлебоедов кровожадно.
— Это пришелец, — вяло сказал комендант. — У них не всегда есть.
— Я категорически протестую! — закричал Фарфуркис, бешено перелистывая свою книжку. — В инструкции сказано абсолютно четко. Параграф шестой главы четвертой части второй… Вот! «В случае, если необъясненное явление представляет собой живое существо, но по тем или иным причинам собственное имя его не может быть установлено, надлежит в целях удобства регистрации и идентифицирования придать ему фамилию, имя и отчество по выбору и утверждению Тройки. Примечание. Во избежание имперсонаций, злоупотреблений и диффамаций категорически запрещается присваивать указанным живым существам имена широко известных деятелей истории, литературы и искусства. Примерный список имен см. приложение № 19». Вы что, никогда не читали инструкцию?
— Не читал, — сказал комендант, понемногу распаляясь. — Это же не мне инструкция, это вам инструкция. Мне ее и в руки не дают. Ау меня вот приложение к анкете есть… Вечно вы не дослушаете. Вот приложение: «Краткое описание дела номер шестьдесят четвертого».
— Какое там еще описание? — сказал Фарфуркис, но вид имел явно смущенный и вновь листал книжку.
— Сами же на прошлом заседании велели: если нет у человека ФИО, пусть будет хоть описание. Александр Иванович вчера и составил. Говорят, говорят, и сами не знают, что говорят…
— Затруднение? — мертвым голосом осведомился Лавр Федотович. — Устраните, товарищ Фарфуркис.
— Да, действительно, — признался Фарфуркис — Я несколько поторопился с протестом. Дело в том, что я исходил из параграфа шестого, в то время как рассматриваемое дело подпадает под параграф седьмой той же главы, где говорится: «В случае, если необъясненное явление представляет собой субстанцию, лишь с некоторой долей неопределенности могущую быть названной живым существом, то есть если сам факт идентификации необъясненного явления как живого существа представляет для Тройки какие-либо затруднения…» — вот тогда, товарищи, действительно надлежит именовать такое явление по номеру дела и прилагать к анкете краткое описание. Я снимаю свой протест.
— Устранили? — осведомился Лавр Федотович. — Продолжайте, товарищ Зубо.
— А что продолжать? — спросил Зубо. — Пункт четвертый продолжать или сначала описание?
— Какая нам разница? — опрометчиво сказал Хлебоедов и тут же испугался и полез за чем-то под стол. Фарфуркис листал книжку в поисках указаний, но указаний, по-видимому, не было. Я поглядел на Лавра Федотовича и ощутил себя потрясенным. Лавр Федотович возвышался над всеми нами как некая скала. Страшно было подумать, какая бешеная работа мысли кипела сейчас за ледяным фасадом его спокойствия и невозмутимости. Это было не напускное спокойствие и не фальшивая невозмутимость. Это была беспредельная убежденность в том, что он один несет ответственность за все, убежденность, выкованная и отшлифованная десятилетиями работы на ответственных должностях.
