Сергей, как и
прежде, больше молчал, выражая согласие с происходящим поднятием вверх стакана
со спиртным. Молчал, даже когда изредка кампания заводила какую-нибудь
заунывную песнь. Ему нравилась только одна песня, еще с детства. Тогда он
единственный раз был в пионерском лагере на Псковском озере. Как-то вечером
кто-то из ребят запел под гитару песню про Сережку — протяжную и грустную. “Это
как про меня”, — подумал Сергей и стал запоминать слова. Вскоре, уединяясь, он
напевал: “Как-то раз в апреле начались капели, и Сережка с лыжами шагал, вдруг
остановился и глазами впился: на пути девчонку повстречал...”. В этот момент
ему всегда представлялась одна и та же картина: снежная горка рядом с их школой
и девчонка из тех давних школьных лет, глядящая прямо на него с теплотой и
любовью... Было ли это на самом деле? Кто знает, только Сергей тайком утирал
вдруг набежавшую слезу...
Почему-то он
надеялся, что однажды вдруг запоют эту песню, и тогда что-то случится, что-то наверное
очень хорошее... но не пели. Может быть просто не знали, или не подходила она
под их пьяный антураж? Сам Сергей так никогда и не предложил, и если бы только
знали его застольные сотоварищи, сколько раз он самыми изощренными способами
уничтожал их в бездонных глубинах своих темных вод... Но все это было внутри, а
снаружи более попадало ему самому: без вины, просто так, оттого, что был он
слабосильным и безответным.
* * *
В начале
восьмидесятых Сергей внезапно уехал в деревню — далеко, аж в самый Дновский
район. Он даже немного предугадал это событие. А было так. Ему как-то приснился
сон, в котором опять увидел он женщину в белом платочке. Она сказала ему
несколько слов (их, увы, как обычно, он не запомнил), а потом, зажав в руках
какую-то яркую золотую картинку, сделала перед ним крестообразное движение.
Проснувшись, Сергей первым делом подошел к окну и взглянул на церковь. Тут-то,
почти сразу, и пришла к нему мысль, что скоро его здесь не будет. Даже не
мысль, а уверенность, — возможно, уже через день он отбудет куда-то в неведомое
чужестранье. И еще, он вдруг понял, что тот золотой квадратик в руках женщины
из сна, был иконой Иисуса Христа. Подивился: “К чему бы еще и это?..”
Все же ждать
пришлось несколько дней, пока рано утром в дверь их квартиры кто-то не постучал
(звонок давно был вырван с корнем). Открыл некто чужой и безымянный, оставшийся
после ночной попойки спать прямо в прихожей. Вошла женщина и, назвав их
фамилию, спросила не здесь ли такие живут. Но чужак не ответил; обдав гостью перегаром,
он выпал за дверь и уполз вниз по лестнице.
— Есть кто
живой? — с явным испугом опять спросила женщина.
Еще немного и
она бы ушла, но тут появился Сергей. Он проснулся за мгновение до стука, и
когда его услышал, сразу подумал: “Наконец-то”. Быстро вскочив и выйдя
навстречу, он подтвердил:
— Да, да,
здесь мы и живем!
— Ты, Сергей?
Он кивнул, а
гостья, облегченно вздохнув, сказала:
— Ну,
здравствуй, племянник. Не признал?
Сергей
оглядел полную, просто, но опрятно одетую немолодую женщину с грубоватым
загорелым лицом и натруженными, словно мужскими, руками. Нет, он не признал, но
на всякий случай опять кивнул головой. Тут появилась растрепанная мать.
Несколько секунд, покачиваясь, она рассматривала посетительницу, потом вдруг
раскинула руки и громко закричала:
— Дунька, ты,
что ли?
— Да я,
сестрица, я! Войду, что ли?
— А как же!
Входи... мы рады... веришь?.. рады...
После этого
мать икнула и, зажав рукой рот, побежала в ванну.
Кое-как
собрали на стол, свалив грязную посуду в раковину, и сели пить чай. Прежде
Сергей сбегал к соседу за заваркой и сахаром. Отец презрительно отказался и
пошел во двор искать денег на кружку пива.
— Что-то,
Валя, у вас тут не так, — оглядевшись, сокрушенно говорила Дуня. Она лишь
слегка пригубила чай и, ощутив не отмытый водой запах сивухи, отставила
кружку.
— Да нет, все
нормально, — мать пришла уже в себя и большими глотками хлебала горячий чай, —
так ведь, Серега?
Тот
неопределенно пожал плечами, а мать продолжала:
— Серега у
нас работает, зарабатывает неплохо. Скоро, может, и женим его.
