— Мы с Тюленем совершим налет, а ты, как самый симпатичный из нас, сыграешь роль защитника, — внес свою лепту Марат.
— Тебя бы не хотелось засветить раньше времени, а Виктора тем более нельзя, ведь за него я и буду просить.
— Но где брать людей, тут со стороны не пригласишь. — Диксон серьезно задумался.
— Может, втянем в дело Сутулого? Нам пора расширяться, а он там живет, как волк-одиночка.
— Я разговаривал с ним но междугородке, он ни за что не покинет родные края, — ответил Марат, прикуривая сигарету. — Но ты натолкнул меня на мысль. Пашка недавно встречал Тихоню и Сотника, те на мели, спрашивали: не найдется ли у него для них непыльной работенки.
— Пусть приезжают, — согласился Атаман. — Дел со временем на всех хватит. Мы только начинаем.
— Может, сообразим на троих? — вновь подал голос Гущин. — Давно не сиживали за бутылочкой, а повод есть.
Атаман и Диксон переглянулись и одновременно крикнули:
— Чур не мне!
Оба закатились хохотом, а Марат повернулся к Виктору и сказал:
— Тебе, Тюлень, бежать в магазин.
— Всегда я крайний, — буркнул нерасторопный Гущин, но поднялся, засунул руки в карманы и, насвистывая любимую мелодию, двинулся в путь…
Панин торопился на свидание с Ниной, которое назначил у входа в центральный городской парк. Он договорился с девушкой провести выходные на даче, подальше от городской суеты, поэтому назначил встречу на полдевятого утра. Но, как назло, проспал и теперь поспешно натягивал джинсы, а пуговицы на рубашке застегивал уже в подъезде. Красная лампочка вызова лифта долго не гасла, и он понесся вниз, перепрыгивая через две ступеньки.
Вчера он вернулся домой поздно и машину отгонять в гараж поленился.
Новенький «жигуленок» послушно дожидался хозяина около подъезда. Григорий втиснулся в кабину, вставил и повернул ключ зажигания, но на приборной доске не загорелась ни одна лампочка. Он дернул рычаг замка капота и, недоумевая, вылез из машины. Минусовая клемма оказалась отсоединенной от аккумулятора. Панин не помнил за собой подобной привычки, но размышлять не было времени, и он, пожав плечами, накинул клемму. Зажигание сработало, но двигатель не заводился. Пыхтел, чихал, схватывал, но упорно не заводился. Откуда Григорию было знать, что к его автомобилю приложил руку Тюлень: снял клемму и засунул картофелину в трубу глушителя.
Промучившись четверть часа и окончательно посадив аккумулятор, Панин оставил «жигуленок» в покое.
Отправиться в гараж за «Волгой» или поймать частника? Он выбрал второе, потому что и так не очень рассчитывал застать Нину. На его счастье, с соседнего двора вырулил красный «жигуленок» и остановился на взмах руки.
Из открытого окна машины высунулась голова Диксона.
— Куда, командир?
— К входу центрального парка. Плачу по двойной таксе, на свидание опаздываю, — пояснил Панин.
— Мне в другую сторону, — отказался частник, поднимая стекло.
— Подожди, шеф, не обижу, — пытался уговорить его отчаявшийся Григорий. Марат уже тронул автомобиль с места, когда до него долетело:
— Стольник даю!
— Садись!
Они набрали бешеную скорость, но через два квартала вынуждены были остановиться — спустило правое заднее колесо. Пришлось попутчику помогать водителю ставить запаску.
И, казалось, когда уже ничто не мешало быстрой езде, Диксон умышленно не сбавил скорость у поста ГАИ и его остановил инспектор за превышение скорости.
— Я постараюсь быстро выкрутиться, — предупредил водитель, прежде чем последовать за гаишником на пост.
Но Панин выглядел так уныло и отрешенно, что уже ничего не слышал. Им овладело полное безразличие. А дорогие часы на руке продолжали отстукивать драгоценные секунды, остановить время не под силу даже и состоятельному человеку…
Нина прогуливалась у входа в парк, то и дело поглядывая на изящные швейцарские часики. Ее ухажер опаздывал уже на пятнадцать минут. Она знала, что он ведет загульную жизнь и была уверена, что очередная попойка в женском обществе явилась причиной опоздания Панина.
Несколько раз она пыталась порвать с ним отношения, но тот умел уговаривать, преподнося дорогие подарки и искренне раскаиваясь. Крутоярова также не строила иллюзий, касающихся собственной персоны. Двадцать семь лет — это далеко не девочка и пора выходить замуж, а Григорий, как ни крути, выгодная партия. Любви она уже не искала, пресытившись ею в юные годы, и в настоящую, бескорыстную любовь теперь не верила.
