На исходе первого часа ночи поезд прибыл в Питтсбург и Пинкертон со своей спутницей вышли из вагона.
Мистрис Гуггинс взяла коляску и поехала к себе домой, а Нат Пинкертон отправился в гостиницу, так как до утра все равно нельзя было ничего предпринять.
Он проснулся рано и немедленно отправился в полицейское бюро. Там его почтительно приветствовали и отнеслись к делу его с большим интересом.
Таинственное убийство, совершенное в одной из крупнейших гостиниц Нью-Йорка, произвело сенсацию далеко за пределами штата, а особенный резонанс вызвало в Питтсбурге, откуда убитый был родом и где его хорошо знали.
Пинкертон никого не посвятил в свои планы и намерения и не поделился своими мыслями даже с чинами полицейского управления.
Между прочим он навел справки о Климентии Гамане и узнал, что это богатый заводчик, принятый в лучшем обществе Питтсбурга и отличавшийся тем, что делал всегда много добра.
Нат Пинкертон решительно ничего дурного о нем не узнал и потому у него было мало надежды получить от него ценные сведения по делу Гуггинса.
На его звонок у подъезда богатой виллы Гамана явился лакей и, на вопрос сыщика, ответил:
— Мистер Гаман дома! Как прикажете доложить?
— Скажите ему, что приехал господин из Нью-Йорка, чтобы поговорить по делу об убийстве его друга, мистера Гуггинса!
Лакей ушел, но вскоре вернулся и проводил сыщика в приемную.
Спустя несколько секунд туда же вошел и хозяин дома.
Это был высокого роста мужчина с открытым и симпатичным лицом.
Он быстро подошел к Пинкертону и воскликнул:
— Вы из Нью-Йорка? Ради Бога, неужели это правда? Я глазам своим не хотел верить, когда прочитал в газетах о трагической кончине моего друга! Позвольте узнать, с кем имею честь говорить?
Сыщик успел внимательно рассмотреть Гамана. Он поклонился и ответил:
— Я — Нат Пинкертон!
— Мистер Пинкертон! Чрезвычайно рад! Теперь можно будет надеяться, что эта преступная женщина, которая убила Гарри, будет уличена, прежде чем она успеет совершить новое убийство!
Сыщик пожал плечами.
— Пока я еще брожу в потемках! — ответил он. — Но я надеюсь, вы поможете мне немного и дадите указания, на основании которых я сумею напасть на верный след.
Гаман видимо удивился.
— Я могу дать вам сведения?! — воскликнул он. — Вы ошибаетесь, мистер Пинкертон! Я решительно никаких указаний дать не могу!
— Но позвольте, вы были ведь лучший друг покойного?
Гаман ответил печально:
— Да, вы правы, я был им! Но в течение последних недель все это изменилось!
— Как так? Ведь вы чуть ли не ежедневно бывали с ним вместе?
— Напротив, я встречался с ним довольно редко! В клуб он заходил не часто, а если и заходил, то всегда со своим новым приятелем, этим…
Гаман запнулся.
— Говорите, мистер Гаман! — воскликнул Пинкертон. — Вот именно это-то и важно! В последние недели Гарри Гуггинс часто бывал в клубе, по крайней мере он уверял в этом свою жену, причем он, якобы, каждый раз заходил за вами!
— Это он говорил своей жене?
— Да! Она сама рассказала мне об этом!
— Мне крайне прискорбно, что я вынужден отзываться дурно о покойнике: но он лгал своей жене!
— Я так и думал! — сказал Пинкертон. — По всей вероятности он уже был пленен той женщиной, которая погубила его!
— Не знаю, о какой именно женщине может идти речь! Я его ни разу не видел с какой-либо женщиной, да и он и сам никогда не говорил мне об этом, хотя всегда бывал со много вполне откровенен!
— Охотно верю! Он, вероятно, вообще никому не говорил об этом, так как сознавал в душе свою вину!
— Да, пожалуй! Гарри, в сущности, был добрейший малый, и я могу сказать, что очень любил его. Мне было очень больно, что он изменился ко мне и что наша долголетняя дружба расстроилась!
— Не будете ли вы любезны рассказать мне, как это случилось?
— Началось с того, что Гарри перестал ко мне ходить и перестал посещать клуб. На мои расспросы он отвечал уклончиво, так что я не знал, в чем дело! Настаивать я не хотел, так как самолюбие не позволяло мне напоминать ему о дружбе, которую он забыл. Я видел лишь одно: он коренным образом изменился. В один прекрасный вечер он привел с собой в клуб очень изящно одетого господина, которого он нам представил как своего друга, испанца дона Деранду. Не знаю почему, но этот человек сразу показался мне несимпатичным, все мне в цем было противно: и смуглое лицо, и впалые глаза, и деланная манера говорить! Я спросил Гарри, где он познакомился с этим господином. Он сказал, что в «Вальгалле», а надо вам знать, что «Вальгалла» — самый большой и роскошный кафешантан в Питтсбурге. Я там был всего только один раз, так как подобные увеселительные места мне не по душе. Там больше всего бывают дамы полусвета, а мужской элемент составляется из «золотой молодежи» и прожигателей жизни, которые только умеют расходовать деньги, но не наживать их!
