На губах бабушки играла почти неразличимая улыбка, а пальцы перебирали кисти нарядного платка, как обычно перебирали строгие четки.
— Непонятно, по каким законам живет монастырь! — бушевала Марта. — Господь простил грешницу. А группа монахинь не смогла простить Джомрока. Не хватило и капли сострадания, которая спасла бы его! Трибунал Нравственности объявил Джомрока недочеловеком. А монастырь подключился к травле. Бабушка, ты же сама говорила, что нужно быть милосердными…
— Самым большим позором нашего времени я считаю Трибунал Нравственности. Я вижу и свою вину в его возникновении. Кто-то придумал его, кто-то помог организовать, а кто-то промолчал…
Марта подняла лицо.
— В чем суть Трибунала Нравственности? — продолжала бабушка. — Однозначно определить, что является черным, а что — белым! Учение Ильвелина искажено. Если когда-то было завещано жить, не прелюбодействуя, то теперь это означает — всех, кто живет иначе, надо карать…
Марту поразило, как страстно заговорила бабушка, как легко и быстро подбирала слова:
— Людям захотелось простоты и ясности, но их обманули. Вместо того, чтобы напомнить, как просто любить друг друга и жить настоящим, всем предложили схемы поведения в разных ситуациях. Кодекс Трибунала вмещает не одну тысячу правил. Все известно, понятно, однозначно.
— Страх перед Трибуналом и делает все однозначным…
— Не все!!! — бабушка резко приблизила лицо, и Марта увидела, какой огонь полыхает в ее глазах. И сама пожилая женщина словно молодела на глазах, становилась стройнее, выше, прекраснее.
Настоятельница подошла к секретеру и достала документ с белыми печатями.
— Несколько дней назад я получила предписание от Трибунала задержать в монастыре Дэвида Джомрока…
Глаза Марты расширились.
— Когда я увидела князя, то поняла: скоро командиры Нравственности будут здесь. У Дэвида был единственный шанс спастись — покинуть монастырь, оставив на попечение собаку.
— Бабушка! — выдохнула Марта. — Что же ты скажешь представителям Трибунала, если они приедут сюда?
— Они точно будут здесь! — торжественно подтвердила настоятельница. — Но несмотря на полученное предупреждение, мы не смогли оставить в стенах женского монастыря человека, прославившегося своим распутством!
Неподдельный восторг отразился на лице девушки, и она смогла только восторженно прошептать:
— Бабушка…
— Алису мне тоже очень жалко, — вздохнула настоятельница. — Даст Бог, она поправится и порадует всех чудесными щеночками.
В келье воцарилась тишина. Собака больше не выла. Спускались сумерки, но бабушка и внучка не зажигали света. Они сидели, обнявшись, и им было хорошо вдвоем. Бабушка гладила внучку по кудрявой голове. Она вспоминала свою жизнь: детство, первую любовь, первую обиду, замужество, рождение дочерей, уход в монастырь, в котором и выросли ее дети, куда любили приезжать ее внучки, Мартушка и Настюшка. «Спасибо тебе, Господи, за всю ту радость, что отмерил мне без всякой меры. Что я должна сделать, чтобы оказаться достойной этого дара?»
Воины Трибунала приехали ночью.
— Матушка-настоятельница, пощади!!! — с порога заголосила Наина.
Марта так и подскочила. В келье горела свеча. Бабушка сидела на кровати, и, казалось, спать не ложилась.
— Успокойся, милая, успокойся!
Наину трясло как в лихорадке:
— Командир отряда говорит, что мы совершили преступление против Нравственности, отпустив Джомрока. Нам надлежало его задержать и передать правосудию. Скоро они узнают, что я первая опознала князя и больше всех настаивала, чтобы он убирался. Меня казнят! Но я же хотела как лучше!!!
Наина разрыдалась.
— Ну, все, все! — настоятельница усадила Наину на свою кровать. — Побудь с Мартой. Я сама с ними поговорю.
Она двинулась к двери, и Марта увидела, что бабушка одета по-дорожному. Нехорошее предчувствие кольнуло ей сердце.
— Я с тобой! — воскликнула княжна.
Настоятельница одну лишнюю секундочку позволила себе ласково понаблюдать за внучкой, бросившейся одеваться, а потом сказала строго, даже грозно:
— Марта, ты останешься здесь! Обещай мне!!!
И только когда девушка нехотя обещала никуда не уходить, настоятельница пошла к командиру отряда.
