Видный юрист А. Ф. Кони дал весьма смелую характеристику случившемуся: “В затхлой атмосфере застоя, где все начало покрываться ржавчиной отсталости, вдруг пронеслись свежие струи чистого воздуха — и всё... стало оживать”.
Консервативные органы печати, приближенные к царскому правительству деятели пытались использовать пушкинский праздник в целях “примирения партий”, представить Пушкина стоящим на такой высоте, которая имеет якобы свойства соединять различные взгляды. С таких позиций выступил известный консерватор, редактор “Московских ведомостей” М. Н. Катков на обеде в честь депутаций. Он выразил надежду, что его искреннее слово под сенью памятника Пушкину будет принято дружелюбно всеми без исключения. “Кто бы мы ни были, — говорил он, — и откуда бы ни пришли, и как бы мы ни разнились во всем прочем, но в этот день, на этом торжестве мы все, я надеюсь, единомышленники и союзники. Кто знает, быть может, это минутное сближение послужит залогом более прочного сближения в будущем и поведет к замирению, по крайней мере, к смягчению вражды между враждующими”. Закончив речь словами Пушкина: “Да здравствует солнце, да скроется тьма!” — он стал чокаться направо и налево и протянул через стол свой бокал к И. С. Тургеневу, которого он только что на страницах своей газеты клеймил за денежную помощь известному революционеру Бакунину.
Тургенев своего бокала не протянул. Катков сел и во второй раз протянул руку с бокалом к Тургеневу. Но тот холодно посмотрел на него и накрыл ладонью свой бокал. После обеда поэт Майков упрекнул Тургенева: “Эх, Иван Сергеевич, ну, зачем вы не ответили на примирительное движение Каткова?.. В такой день можно всё забыть!” “Ну, нет, — живо ответил Тургенев, — я старый воробей, меня на шампанском не обманешь!”.
На обеде в помещении русского Купеческого собрания в Петербурге его распорядитель Г. К. Градовский произнес довольно острую речь. Он, в частности, сказал: “...литературная деятельность Пушкина, эта плодотворная, неоценимая деятельность, составляющая славу и гордость Русского Народа, встречала очень часто неодолимые препятствия. Они заключались в известных печальных условиях русской печати. Слова “литература” и “печать” часто смешиваются. При нормальном положении так и должно быть. Форма и содержание тут вполне сливаются. Но, к сожалению, не так у нас. В России литература может быть сама по себе, а печать сама по себе. Наша печать, как известно, доставляет даже примеры вовсе не литературных явлений. Напротив, работа мысли, даже уже вылившиеся на бумагу литературные произведения далеко не всегда находят себе исход, не получают соответственного выражения в печати. Мы все пришли бы в ужас и негодование, если бы в нашем присутствии какой-нибудь безумец или варвар разбил драгоценную вазу или статую, вышедшую из-под резца первостепенного художника. Такой вандализм немыслим для сколько-нибудь просвещенных людей. Придемте же, господа, в ужас при одной мысли о том, каких богатств лишилась русская литература благодаря только тому заблуждению, которое приостанавливало мыслительную работу Пушкина... Наша литература и печать находятся в искусственно наложенных на них узах, находятся до сих пор, как было при Пушкине... Пора же признать заслуги русской литературы и уважать ее представителей не только после смерти литераторов, но и при их жизни...”.
На этом же обеде литератор Н. П. Столпянский сказал: “Нынешний праздник считается народным праздником, но “невежества позор”, о котором скорбел поэт душою, еще не сгладился с лица земли: из ста человек почти девяносто читать не умеют!”.
Так что много не только возвышенных, но и горьких слов было высказано в связи с открытием первого памятника Пушкину. И он стоял теперь, потупив очи долу, символом национальной гордости и в то же время укором русскому обществу в том, что только один из десяти русских людей, владея грамотой, может прикоснуться к животворному источнику поэзии.
Не было в России газеты или журнала, которые не откликнулись бы на это событие.
Тифлисский “Обзор” попытался по горячим следам суммировать и проанализировать выступления печати о пушкинском празднике. Автора статьи в “Обзоре” огорчили, с одной стороны, многочисленные перепечатки в периодических изданиях бессодержательных фраз из учебников риторики о великом значении Пушкина, а с другой — попытки воспользоваться удобным случаем, чтобы возобновить нападки на прогрессивную часть русской литературы, на революционных демократов Белинского, Чернышевского и Добролюбова, ссылаясь на крайние оценки творчества Пушкина в нашумевшей в свое время статье Д. И. Писарева “Пушкин и Белинский” (1865 г.). Было и такое, но мне кажется, “Обзор” сгустил краски, несправедливо снизил общий высокий уровень публикаций о творчестве и значении Пушкина. Не так уж и много было попыток консервативного лагеря открыто присвоить себе право на Пушкина. Его представители избрали другой путь — путь примирения сторон, сближения позиций с тем, чтобы в дальнейшем если не одержать верх в борьбе за Пушкина, то, по крайней мере, не потерпеть окончательного поражения.
