“Мы все склонны думать, — рассуждает автор “Обзора”, — будто знаем Пушкина, будто Россия увидела полный расцвет сил и способностей своего несравненного поэта. Какое заблуждение!.. Действительных размеров силы великана нельзя достигнуть, пока видишь его играющим в мячик. Тут вы можете только угадывать, что это не первый встречный... Давно пора понять, что “роль великих людей” в жизни их Отечества определяется далеко не одною лишь талантливостью данной личности, а условиями, в которые она поставлена, и тою обстановкою, которую создает ему современное ему общество... Если современные ему условия не дали ему почвы, необходимой для полного расцвета сил и способностей, если великие силы своего ума и таланта он принужден был расходовать на мелочи, ничтожество которых еще рельефнее обрисовывается по сравнению с громадностью его гения, то упрек в этом не на симпатическую личность поэта, а на всю Русь, на всё ее тогдашнее положение... Что же касается до Пушкина, то он прекрасно определил свою точку зрения на этот вопрос, когда писал:
Беда стране, где раб и льстец
Одни приближены к престолу,
А небом избранный певец
Молчит, потупя очи долу!
И он стоит теперь посреди Москвы, потупив очи долу, символом национальной гордости и в то же время горького укора российскому обществу, которое не защитило его, живого, от пакостных интриг светской черни. Цена тому — великая тайна, которую он унес с собой в небытие...”.
Небывалым был тот праздник в июне 1880 года. Это был праздник духовного обновления России, пробуждения каких-то неясных, но непременно светлых надежд, ожидания чуда. Молва из уст в уста передавала наиболее значительные слова о Пушкине, сказанные Митрополитом Макарием, академиком Н. С. Тихонравовым, бывшим лицеистом академиком Я. К. Гротом, уже тогда знаменитым историком В. О. Ключевским, Преосвященным Амвросием, И. С. Тургеневым, посланцем Франции Луи Лежером, первым биографом Пушкина П. В. Анненковым, академиком М. И. Сухомлиновым, крестьянином Желнобобовым, М. Н. Катковым. Заучивались и читались новые стихи Я. Полонского, А. Майкова, А. Плещеева, Н. Курочкина, В. Сологуба, передавалось содержание телеграммы, посланной Виктором Гюго, и письма И. А. Гончарова о влиянии Пушкина на него... Казалось, уже все были переполнены информацией, умственно и эмоционально насытились. И все равно, если не вся Россия, то во всяком случае Москва, возбужденная трехдневным непрерывным пушкинским праздником, словно еще чего-то ждала, ждала явления пророка.
Ф. М. Достоевский с заранее заготовленной речью выступил под занавес торжеств. И получилось более чем удачно. Уже порядком наэлектризованная публика, собравшаяся в зале Благородного Собрания на последнее заседание Общества любителей российской словесности, встретила появление на трибуне автора только что изданных “Братьев Карамазовых” восторженными приветствиями.
Мы-то теперь знаем цену этой речи одного русского пророка о другом великом пророке, оставившей неизгладимый след в истории не только русской, но и всемирной культуры. А тогда? Из уст самого Достоевского, так сказать, в авторском исполнении, впервые прозвучало слово о великом предназначении России, угаданном им в феномене Пушкина. Однако дадим слово очевидцу:
“На трибуне появился Ф. М. Достоевский. Взрыв рукоплесканий встретил знаменитого художника и троекратно прокатился по зале. Передать речь Достоевского невозможно: глубже и блистательнее ее нельзя себе ничего представить; форма в ней так слита с содержанием, что никакой отчет не дает и приблизительного понятия об ее силе. К тому же она и произнесена была неподражательно хорошо. Когда Достоевский кончил, вся зала духовно была у ног его. Он победил, растрогал, увлек, примирил. Он доставил минуту счастия и наслаждения душе и эстетике. За эту-то минуту и не знали, как благодарить его. У мужчин были слезы на глазах, дамы рыдали от волнения, стон и гром оглашали воздух, группа словесников обнимала высокодаровитого писателя, а несколько молодых девушек спешили к нему с лавровым венком и увенчали его тут же, на эстраде, среди дошедших до своего апогея оваций. Было, между прочим, и то, что какой-то молодой человек из слушателей стремительно ринулся из залы, выбежал в боковую комнату и там упал в обморок. Человеческое слово не может претендовать на большую силу!”.
