— Помогите, фашисты еврея убивают! Помогите, фашисты еврея убивают!
В этот момент я пропустил первый удар в корпус от Семена и впечатался всем телом в ворота, потом прилетело в голову, и я осел на асфальт. Третий, очень тяжелый удар от него прошел с ноги, и я попытался подняться с асфальта, чтобы иметь возможность уклоняться от следующих ударов.
Все трое стояли возле меня и неспешно, соблюдая очередность, лупили по мне, как по груше. Иногда, после особо мощного удара, я снова отлетал к воротам, и тогда раздавался звон, как от колокола.
Однако, в очередной раз улетая к воротам, я не впечатался в них, а пролетел дальше, растянувшись во дворе. Ворота открыла охрана, и теперь двое ночных охранников, в черной форме с яркими белыми нашивками на иврите, стояли рядом со мной, но смотрели они не на меня, а на моих украинских друзей. Те, еще в запале драки, шагнули было за мной вперед, во двор, но в утренней тишине звук передергиваемого затвора раздается очень явственно.
— Стоять. Шаг назад. Имеем приказ стрелять без предупреждения!
Охранники бросали фразы по очереди, звонкими от напряжения голосами, и я поверил, что они действительно будут стрелять из своих короткоствольных автоматов.
Семен, однако, не поверил и сделал еще один шаг вперед. Тогда один из охранников поднял автомат и сделал предупредительный выстрел, а второй точным коротким движением ударил Семена ботинком правой ноги в левое колено.
Раздался неприятный хруст, и Семен завертелся на здоровой ноге, скуля от боли.
— Мрази жидовские! Гореть вам, тварям! Будет вам как в Одессе, мрази!..
Второй охранник сделал шаг вперед, после чего остальные двое нациков отпрыгнули от него за линию ворот.
— Говно за собой подберите, — негромко сказал первый охранник, указав им на Семена.
Неонацисты послушно вернулись, подняли Семена на плечи и поволокли прочь. Тот скулил не переставая — похоже, колено ему сломали по-настоящему.
Ворота поехали обратно, глухо щелкнув фиксаторами. Охранники развернулись и пошли прочь по двору в сторону двухэтажного здания с баннером «Еврейское агентство Сохнут», не сказав мне ни слова.
— Э-э, а мне-то что делать, братья? — пробормотал я им вслед.
— Тамбовский волк тебе брат, москаль, — буркнул через плечо один из охранников.
— Здесь жди, пока они свалят. Потом нас позовешь, откроем ворота, — объяснил второй.
Я оглянулся, но не нашел в небольшом дворе даже намека на скамейку — стены и асфальт, правда, чисто убранный.
Тогда я сел прямо на асфальт, бережно положив рядом камеру в пакетике. Осматривать возможные повреждения камеры при охранниках я не рискнул — не родился еще на свет такой охранник, который положительно отнесется к оператору с камерой на вверенном ему объекте.
Из-за ворот с той стороны все еще доносился скулеж Семена и телефонные переговоры его соратников. С третьего раза они смогли объяснить своему водителю, где находятся, и теперь ждали машину. Они знали, что я сижу с той стороны ворот, но даже не смотрели в мою сторону.
Как же меня подмывало поднять камеру на плечо, подойти к воротам и побеседовать с нациками через решетку под видеозапись. Какой бы это был репортаж, какой саспенс, какой трафик для родной редакции! Но перспектива после этого получить пинок под зад от местных охранников была слишком очевидной, и я подавил несвоевременные мысли.
Через несколько минут к воротам подъехал камуфляжный джип националистов, Семена не без труда погрузили в машину, и нацики уехали, даже не обругав меня на прощание.
— Эй ты, москаль! Иди сюда, кофе попей. Потом домой пойдешь.
Распахнулась тяжелая металлическая дверь в здание, и в дверном проеме показался один из охранников. Стало светлее, и было видно, что это довольно пожилой, но крепкий рыжеволосый мужик.
Кряхтя и осторожно потирая отбитые конечности, я поднялся с асфальта и пошел к нему, благодарно улыбаясь.
— Спасибо.
— Пожалуйста, — он остался стоять в дверях, позволив мне протиснуться мимо него в небольшую прихожую. Там в закутке стоял стол, на котором закипал электрический чайник, и стоял поднос с чашками и корзиной печенья.
Второго охранника видно не было, наверное, пошел спать. Я присел на один из двух имевшихся стульев, Рыжий — на другой, отвечая хмурой гримасой на мою улыбку.
