Разумеется, первое, что я увидел, явившись с утра на обед в «Пузатую хату», было объявление о повышении цен.
«Уважаемые посетители! К нашему большому сожалению, мы вынуждены поднять цены в нашей столовой. Причина — из-за блокады транзитных перевозок поставщики подняли цены на продукты на 15–20 %. Нам тоже пришлось это сделать. Но мы подняли цены лишь на 10 %, потому что мы ценим вас, наших клиентов. Оставайтесь с нами! Коллектив сети столовых «„Пузатая хата“».
В очереди к кассе только и разговоров было, что о повышении цен.
— Твари последние эти активисты! Сами не работают и другим не дают!
— Олег, давай потише. Люди же слушают.
— Тише?! Они уже на голове у нас пляшут, а ты все «тише, тише».
— В полиции сказали, будут разгонять блокировщиков.
— В полиции? Да они сами боятся этих тварей до усрачки!
Ругался на активистов рослый мужик в рабочем комбинезоне, а успокаивал его коллега в таком же комбинезоне, но гораздо вдвое меньших габаритов.
Рослого в очереди поддержали:
— Да сколько можно, натерпелись уже от этих уродов! Теперь из-за них еще и цены повышают! — крикнула немолодая женщина в китайском пуховике.
— Да, достали они, — поддержали ее сразу несколько голосов.
— Пусть катятся к себе во Львов! Пусть там свои порядки устанавливают!
Внезапно очередь затихла, будто всех выключили. Люди перестали галдеть, а начали с преувеличенной старательностью разглядывать блюда на витрине и ценники возле них.
Я огляделся. В хвост очереди встали трое молодчиков в камуфляже. У них на рукавах и на груди видны были эмблемы «Правого сектора», а на поясе у одного я заметил кобуру.
Юноши смотрели на людей с вызовом, видимо, ожидая продолжения гневных выступлений в свой адрес. Но посетители молчали, затих даже рослый работяга, ранее недовольный больше всех прочих. Штурмовики тоже не начинали конфликт первыми, негромко переговариваясь между собой.
Я решил обойтись одним первым блюдом и хлебом вместо пирожков. Судя по подносам остальных посетителей, экономить таким образом решили многие.
Я нашел свободный столик в углу и едва угнездился там, как услышал насмешливый голос:
— Здравствуйте, мой петербургский друг. Как поживаете?
Возле моего стола с подносом в руках стояла крашеная блондинка Олеся, бухгалтер.
— Пустите? — кокетливо сделала книксен она.
— Садитесь, конечно, — захлопотал я, расчищая ей место на столе.
Есть хотелось ужасно, поэтому я принялся за суп, не дожидаясь, когда она расставит свои тарелочки и чашки.
Некоторое время мы ели молча, а я лихорадочно искал повод для начала светской беседы. Ну, не про повышение же цен разговаривать?
— У нас сегодня из-за блокады сразу два крупных клиента отвалились, — сказала мне Олеся, когда я в трагическом молчании доел свой суп.
— Вроде три дня всего блокаде. Так быстро разорились? — удивился я.
— Они еще не разорились, но, если дальше все так пойдет, разорятся точно. А пока они приостановили работу и отправили персонал в неоплачиваемый отпуск.
— Большие конторы?
— В одной больше ста человек, в другой примерно пятьдесят.
— Гримасы капитализма, — сказал я осторожно.
— Какие гримасы капитализма?! Сраные нацики творят что хотят, а не гримасы капитализма, — неожиданно завелась Олеся.
На нас стали смотреть с других столиков. Впрочем, столик с юными неонацистами был довольно далеко от нас.
— Извините, — уже гораздо тише сказала мне Олеся, принимаясь за десерт.
— Да я все понимаю, — кивнул я с сочувственной гримасой.
— А чем вы тут занимаетесь, Игорь? Я прям извелась вся потом от любопытства, забыла вас спросить. Что может понадобиться интересному мужчине из Петербурга в такой дыре, как Киев?
— Ну уж дыре, — вступился я за древнюю столицу. — Красивый город. Собор красивый, шпили тут у вас опять же интересные.
— Был красивый, — жестко отозвалась Олеся. — А сейчас Киев — дыра с селюками. Ну, так отвечайте же, что вы тут у нас забыли? Или вы кремлевский агент и прибыли сюда с заданием разрушить изнутри нашу бедную родину?
— Я корпоративный юрист, прибыл сюда решить несколько конфиденциальных вопросов для своего клиента, — ответил я ей осторожно.
— Клиент, небось, пытается лихорадочно вывести активы с Украины, а ничего не получается? — с каким- то грустным понимающим злорадством прокомментировала она.
