— Поляки сейчас радуются, как дети, спасибо говорят нашим «правосекам». Двадцать тысяч польских фур готовятся перехватить наши заказы. Мы потеряем рынок и сдохнем с голоду. Вот такой будет итог, — рассказал мне молодой водитель Юрий.
— Русский министр транспорта к нам обратился через прессу, сказал, как решите вопрос с активистами, которые блокируют русские грузовики, так мы сразу начнем пропускать и ваши, украинские фуры. Осталось только уговорить наших «правосеков» прекратить эту анархию, — заявил мне в камеру второй водитель.
Потом к митингующим вышел министр инфраструктуры Андрей Пивоварский, молодой, но уже начинающий лысеть чиновник в аккуратном синем костюме, отдраенных до блеска туфлях, с модной брутальной бородкой и золочеными очками на холеном лице.
Помощники протянули ему мегафон, и он принялся рассказывать публике о своем видении причин проблемы.
— Россия в одностороннем порядке ввела транспортную блокаду, запретив проезд украинских грузовиков по своей территории, а также транзитный проезд в Казахстан и на Кавказ. При этом Украина сначала не принимала симметричных ответных мер, мы надеялись на благоразумие нашего агрессивного соседа. Украина — цивилизованная европейская держава, мы ведем себя в соответствии с нормами международного права, которые запрещают блокирование грузоперевозок без законных оснований…
Вокруг чиновника выстроились штук двадцать камер. Я поискал глазами и нашел среди операторов Олексия. Дины рядом видно не было.
— … Россия в одностороннем порядке остановила движение украинских фур по своей территории. Это грубейшее нарушение международных договоров — процедур Всемирной торговой организации и двустороннего межправительственного соглашения в отношении автомобильных перевозок…
На чиновника смотрели с вежливым недоумением, никто не перебивал его до самого окончания странной речи. Но когда он закончил, так и не сказав ни слова про «правосеков», развернулся и пошел обратно в министерство, на его пути удачно оказался я с поднятой на плечо камерой.
— Позвольте вопрос. Как вы собираетесь решать проблему активистов, блокирующих российские фуры на Украине? Ведь проблема началась именно с них, не так ли? — спросил я его по-русски.
— Да, верно, началось с них, — неожиданно признал он очевидное. — Мы должны разъяснить общественности важность грузового транзита, объяснить, что блокировки недопустимы. Ну, а к тем, кто не понимает слов, нужно проявить политическую волю, и навести порядок. Активисты могут стоять с плакатами рядом с дорогой, но перекрывать дорогу они не имеют права, — ответил он мне на украинском языке, едва заметно ухмыляясь, как хорошему знакомому. Еще один разоблачил во мне москаля.
— То есть вы предполагаете, что полиция осмелится разблокировать дороги?
— И полиция, и СБУ, они вместе решат проблему.
Он ушел в здание, а я остался стоять на месте, совершенно ошарашенный невиданной отвагой министра, осмелившегося угрожать «правосекам» полицией. Но потом до меня дошло — то, что он сказал мне, было сказано сугубо для российской аудитории, это было сказано только мне, очевидному москалю. А вот то, что он говорил до этого, будет транслироваться как внутри страны, так и на Европу.
Пока я стоял там, размышляя, ко мне подошел водитель Юрий вместе со своим приятелем.
— Слушай, брат, я там тебе наговорил разного про активистов, ты удали это, пожалуйста.
— И то, что я наговорил, тоже удали, вот прям сейчас, у меня на глазах, — добавил второй, нехорошо похрустывая пальцами, сжатыми в кулак.
— Не могу уже я ничего удалить, — соврал я, глядя на них в упор максимально честными глазами. — Это современная камера, она сразу видео в редакцию передает, по Интернету.
— Твою же мать, а! Напридумали ведь всякой срани! — огорчился доверчивый Юра, а второй водитель, не поверив, потребовал:
— А ну, покажи!
Я откинул крышку с экраном и показал ему на множество рычажков, переключателей и даже диодов, красиво моргающих вразнобой.
— Вот, видишь, все уже ушло в редакцию.
— Вижу, — тупо кивнул второй, и они оба ушли, сгибаясь под тяжестью свалившейся на них печали.
