— Вроде того, — согласился я.
— Думаю, вы в ситуации лучше меня разбираетесь, но все же дам совет: без взятки такие вопросы у нас не решаются.
— Взятку дали, но еще при Януковиче, — на ходу придумал я коллизию.
— А, ну это же классика. Классическая разводка — все, что было при Яныке, не считается. Так что готовьте снова денежки, — весело призвала она меня, покончив со своим десертом.
— Мой клиент не готов еще к такому повороту, — развел руками я.
— Жадный, гад, да? Обычное дело с клиентами.
Мы посидели с минуту молча. Я думал, как деликатно встать и уйти, но она вдруг сказала:
— Я вас два раза по телевизору видела за эти дни. Вы с камерой по Крещатику и по Майдану бегали. Это вы подрабатываете так, да, потому что клиент жадный?
Я замычал что-то в ответ, но она опять расхохоталась и встала:
— Ладно, не буду вам мешать. Кстати, что вы делаете сегодня вечером? Может, сходим куда-нибудь, поужинаем, и все такое?
Я молча смотрел на нее, огорошенный как неожиданным разоблачением, так и неожиданным приглашением.
— Ну, можно и поужинать, — выдавил, наконец, из себя я, лихорадочно подсчитывая в уме, сколько у меня осталось гривен.
— «Можно и поужинать», — передразнила меня она. — Фу таким быть, — Олеся обиженно вздернула носик и пошла к выходу.
— Передайте Путину привет, когда вернетесь в Кремль за орденом! Но пасаран! — крикнула мне эта зараза на всю столовую перед тем, как выйти.
Теперь все посетители, включая троих штурмовиков, смотрели на меня.
Я подождал с минуту, потом встал и неторопливо, в абсолютной звенящей тишине, вышел из кафе, не забыв прихватить со стола свою камеру в пакетике.
В анонсах самым очевидным вариантом была протестная акция грузовых перевозчиков, намеченная на два часа дня возле здания министерства инфраструктуры. Министерство размещалось в небоскребе на проспекте Победы, и туда я, по понятным причинам, отправился пешком.
Шел я почти час, и пока шел, больше всего опасался, что акция окажется пикетом на пять человек или, того хуже, каким-нибудь унылым перформансом с нанятыми в театральном колледже актерами. В последнее время в Киеве перформансы со студентами стали самым недорогим и потому распространенным способом засветиться в СМИ — как для начинающих политиков, так и для коммерсантов.
Но нет, на месте событий все выглядело убедительно. К зданию министерства вышли несколько сотен рассерженных мужиков и говорили они на удивление прямо то, что, похоже, и думали: что нацики своей дурацкой блокадой убивают транспортную отрасль Украины, и это провоцирует рост цен на всё, что полиция, наконец, должна вмешаться, потому что это беззаконие и анархия.
Правда, говорили рассерженные мужики это все, в основном, без камер. А стоило навести на них камеру мне или моим коллегам из украинских телеканалов, как начинались осторожные разговоры о том, что Россия не должна была отвечать на провокации нациков, что нациков можно понять, что Россия — агрессор, и нечего ее грузовикам топтать грязными колесами святую украинскую землю.
Впрочем, я уже не удивлялся шизофрении украинских граждан, готовых говорить что угодно в зависимости от ситуации вокруг себя лично.
Почти час я бродил среди плакатов с аккуратными обращениями к чиновникам: «Простои машин — потеря для бюджета», «Чиновники, дайте возможность работать», «Украина — европейская транзитная держава». Ни на одном из плакатов не говорилось, что проблемы с проездом у водителей Украины начались именно после акций радикалов «Правого сектора», в ходе которых российских водителей избивали, их машины громили, а груз расхищали или уничтожали. Сотни российских и украинских фур были лишены возможности выполнить транзитные перевозки именно после того, как неонацисты начали блокаду российских фур на территории Украины, а Россия ответила на это запретом транзитного проезда украинских грузовиков по своей территории.
Когда ко мне попривыкли, и я достаточно примелькался на митинге, неожиданно удалось найти пару непугливых дальнобойщиков, довольно четко и смело проговоривших свои претензии к правым активистам прямо мне в камеру.
