Не говоря о том, как с государственной точки зрения унизительно для самого верховного начала подобное выхватывание у человека невзначай, в минуту его слабости и почти невменяемости, того признания своей преданности этому началу, которое имеет для государства смысл лишь тогда, когда оно искренне, и в торжественной форме присяги выражает добровольное намерение служить верой и правдой, — не говоря об этом, достаточно представить себе все дальнейшее душевное состояние человека, такими приемами заманенного в военную службу, и подумать о том влиянии, которое такой человек, продолжающий внутренно осуждать эту службу, неизбежно должен иметь на своих товарищей, — для того, чтобы понять, какую ошибку с точки зрения своих же собственных интересов делает правительство, подобными уловками привлекая в военную службу таких людей, все внутреннее существо которых возмущается против нее и отрицает ее нравственную законность.
- - — - - — - - — -
Всем известны состоявшиеся прошлой весною отказы от военной службы целой группы духоборцев, служивших солдатами на Кавказе; но, вследствие распространившихся совершенно превратных сведений об этом деле, не всем известна о нем правда. Сообщения, получаемые высшими властями служебным порядком о побуждениях и поступках людей, провинившихся, подобно духоборцам, перед государственными требованиями, всегда грешат односторонностью и пристрастием преимущественно потому, что в таких непредвиденных случаях местные власти часто делают промахи, которые впоследствии они стремятся оправдать путем бРльшего или меньшего искажения действительных фактов.
В 40-х годах нынешнего столетия переселенные на Кавказ Императором Николаем I за то, что по своим религиозным убеждениям они отказывались от участия в военной службе, и с тех пор благодаря своей воздержной и трудолюбивой жизни, разбогатев материально, духоборцы с тем вместе ослабели в исполнении сознанных ими религиозных требований и стали, когда этого опять потребовали от них, поступать на военную службу. Для того, чтобы верно понимать их теперешнее поведение, необходимо иметь в виду, что согласились они на военную службу единственно по мотивам корыстным или малодушным, так как во внутреннем сознании своем они никогда не отрекались от своих прежних верований. Поэтому понятно, что малейшего толчка было достаточно для того, чтобы, рано или поздно, вызвать в них сознание непоследовательности и вновь возбудить тот религиозный подъем духа, который побуждал их отцов отказываться от считаемой ими греховной военной службы и терпеть это гонение. Это самое неизбежное возвращение духоборцев к осуществлению в жизни прежних своих нравственных заветов и совершается теперь на наших глазах.
Некоторые недоброжелатели духоборцев совершенно неосновательно старались придать их отказу от военной службы характер политического восстания. Но лучшим доказательством того, что мотивы их чисто религиозные и не имеют ни малейшего оттенка возмущения против властей, может служить тот факт, что почти одновременно с состоявшимися отказами некоторых духоборцев от продолжения военной службы, единоверцы их, жившие у себя дона, большими массами торжественно сожгли все свое оружие, ясно этим обнаружив, что они положительно ни против кого не злоумышляют, и что решились сознательно подвергнуть себя, свои семьи и свое имущество всем тем тяжелым в мирском отношении последствиям, которые, на Кавказе в особенности, могут вытекать из нежелания прибегать к борьбе и убийству для самозащиты. И потому нельзя не верить чистоте мотивов, руководящих поведением таких людей.
Казалось бы, что в виду как исключительных условий, которыми со стороны их традиций и воспитания обставлены духоборцы, так и полного бескорыстия и миролюбия, которыми они проникнуты, было бы в высшей степени несправедливо и жестоко карать духоборцев за их отказы от поступления на военную службу или продолжения наравне с обыкновенными военными преступниками.
А между тем с духоборцами так именно и поступили. Многих из них приговорили к заключению в дисциплинарный батальон, где они оказываются как раз в том самом двусмысленном и безвыходном положении, в котором находился Дрожжин, с тем еще более тяжким условием, что последний по образовательному цензу был избавлен от телесного наказания, тогда как они ему подвергаются. Сердце сжимается при мысли о том, каким страшным и непрерывным истязаниям должны подвергаться в настоящую минуту эти люди, если только они не отступят от того, что считают для себя волею Бога; и еще больший ужас охватывает душу, когда подумаешь о той страшной степени бесчеловечности и озверелости, до которой доводятся те несчастные должностные лица, которые в силу своего официального положения оказываются ближайшими палачами этих мучеников.
