Анатолий Кальварский:«Мы ходили по Невскому, перешучивались, задевали кого-то слегка, драк там никаких не было, в основном все друг друга знали, обменивались какими-то новостями. Вот, скажем, ко мне как-то подошел вихляющей походкой (он всегда ходил вот так, чуть-чуть покачиваясь) Юра Прокофьев и сказал мне: „Старик, а ты слышал новость — Дюк Эллингтон разогнал диксилендовый состав и собрал состав буги“».
Виктор Лебедев:«Наши приемники ловили часовую передачу из Финляндии. Она транслировала новинки американской джазовой музыки. Когда я услышал Джорджа Ширинга, он исполнял песню „Луллабай“[6], я тут же подобрал ее, выскочил на Невский с выпученными глазами и всем объявил: „Я тут бибоп Ширинга слышал, потрясающий!“ И это было событием для местных».
Запрещенную музыку легально послушать было негде. Спасал «Голос Америки», где выходила передача Уиллиса Коновера «Час джаза».
Анатолий Кальварский:«Каждое воскресенье мы пропадали на барахолке на Лиговке, потому что там можно было купить пластинки на костях. Там можно было купить что угодно: аккордеоны, патефоны, фотоаппараты, пластинки. В основном ходили туда, чтобы купить именно пластинки. Послушать нельзя, продавцы вынимали пластинки и говорили: „стильная музыка — джаз“. И продавали за небольшие деньги. В основном трофейные вещи. А что касается переписанных „на костях“, то мне удалось купить Дюка Эллингтона, потом что-то из Нью-Орлеана. Люди, которые продавали, ничего не знали, говорили просто — американский джаз.
Иногда люди озорничали — ставишь эту купленную на барахолке пластинку на патефон, и вдруг оттуда: „Музыку хочешь слушать? Хрен тебе будет, а не музыка“. Я несколько раз попадал на такие пластинки.
Но мне повезло — дядя во время войны работал в разведке, и он откуда-то приволок целый складень, состоящий из пластинок, увы, к сожалению, немецких. Там были какие-то немецкие песенки с элементами джаза, фокстроты. Немцы играли очень хорошо.
В основном источниками информации служили барахолка и радиоприемник. Ребята объясняли, на каких волнах и когда можно слушать передачи, в которых звучала джазовая музыка. Можно было слушать передачу, например, из Финляндии: каждое воскресенье в час дня сорокаминутная передача о джазе. Радио „Люксембург“ — по ночам, на коротких волнах. Приемник у меня был очень хороший, поэтому я все время слушал. У меня магнитофон появился только в 1955 году. А до этого я пытался, записывать на память, что я слышал. Я помню, доходило дело до курьеза.
Была такая советская пропагандистская передача — „Америка с `черного` хода“. И в этой передаче обычно почему-то играли Бенни Гудмана очень часто. Мы пытались каким-то образом составить план вещи, которой они начинали и заканчивали. Иногда они давали больше в начале, иногда в конце, и вот наконец эту тему мы выучили».
Борис Ершов:«Находишь волну, по-моему, 31-ю — кто-то помечал, чтобы не забывать, и начинается: музыка родная, ритм, все живое. Представляешь все это — оркестр, ведущего, как будто смотришь телевизор. Передача Уиллиса Коновера как заочное обучение азам джаза. Наслушаешься нелегального радио и сам начинаешь наигрывать что-то похожее — не особо искусно, зато с большим энтузиазмом».
Александр Яблонский:«Штатник — прежде всего, свободный человек, декларирующий эту свободу стилем одежды и любовью к джазу. Не знаю, фланировал ли по Невскому, скажем, Вадим Неплох. Возможно, но не часто. Он был классным музыкантом-контрабасистом, прошедшим школу одного из лидеров ленинградского джаза — Ореста Кандата. Он и его коллеги, такие музыканты, как превосходный трубач Константин Носов, пианист Анатолий Кальварский или „Поня Sunny Boy“ Виталий Понаровский, играли на износ, жадно наслаждаясь открывшейся в 53-м, когда Ус откинул копыта, возможностью существовать в столь необходимом как воздух мире джаза. Они играли на танцах, на вечерах, джем-сейшнах, в ресторанах; они репетировали, импровизировали, слушали американские диски по вечерам и по ночам, именно это время суток — время променада по Невскому — было их рабочим временем. Виктор Лебедев, который причислял себя, и не без оснований, к штатникам, заканчивал свое классическое образование у ректора Консерватории Юрия Васильевича Брюшкова (быть стилягой не означало неприятия возможности учиться у самого влиятельного в данное время профессора), так что часами просиживал у рояля, с удовольствием поигрывая и слушая джаз. Не до хиляния по Броду. Джаз как таковой являлся лакмусовой бумажкой принадлежности к стилю».
