– Извините, Тихон Никитич, что я вас под конвоем приказал привести. Сами понимаете, мне никак нельзя афишировать наши с вами истинные отношения.
– А бросьте, Павел Петрович, пустое, я все понимаю… Видите как тут все захламили, – Тихон Никитич, нарочно обращал внимание Бахметьева на то, во что превратился хорошо тому знакомый кабинет при новых хозяевах. В июле двадцатого года, когда его сюда же пригласили на заседание ревкома в связи с восстанием, он не мог вот так же высказать возмущение, да и перед кем было, другое дело сейчас…
Уже на следующий день красноармейцы приступили к ссыпке хлеба в станице… В течении недели в Усть-Бухтарме, Гусиной пристани, Березовском, Александровском без единого выстрела и ареста была полностью проведена продразверстка. Когда преодолев заснеженные горные перевалы, обоз, груженый зерном, во главе с Бахметьевым прибыл в Усть-Каменогорск, его недоброжелатели не могли взять в толк, как такому «слабаку» это удалось. Другие продотряды так же тихо и эффективно свою миссию выполнить не могли. Повсюду и в станицах, и в поселках и деревнях при проведении продразверстки вспыхивали волнения, звучали выстрели, лилась кровь, без устали работала ЧК… Завершение продразверстки по срокам «подгоняли» к концу апреля, когда Иртыш очистится ото льда, чтобы хлеб на первых пароходах вывезти в Семипалатинск и Омск, а оттуда по железной дороге в, уже который год голодающую под властью Советов, Центральную Россию.
Глаша ушла от стариков Решетниковых как только наметились у нее первые признаки беременности. Лукерья Никифоровна все поняла сразу:
– Это у тебя… от Степы?
В ответ Глаша зашлась слезами, и вскоре они уже плакали вместе. Степан хоть и еще жив, сидел в крепости, но не было ни малейшего сомнения, что его расстреляют. Игнатий Захарович, после того, как жена ему рассказала о положении Глаши, сразу принял решение:
– Вот что девка, тебе у нас боле жить нельзя. Мы сейчас навродь чумных здесь. Останешься, и себя и дите сгубишь. Уходи в свой дом, пока его какие-нибудь варнаки не заняли. И смотри никому не проболтайся от кого у тебе дите. Ежели правду узнают, и тебе и ему житья не будет. У нас тут, чую, с тех коммунаров хотят икону слепить, да вместо Христа молится на них. А Степа получается этих святых… мать их ети… того, в расход, все равно как в старое время христопродавец. Лучше ты всем говори, что нагуляла. А про Степу забудь и про нас тоже. И если в ревком таскать будут, чего про нас вызнавать, ты не бойся, костери нас, дочка, последними словами, что батрачила на нас, что всю кровь с тебя выпили. Может за ихнюю сойдешь и дите без утеснений вырастишь. Ну, уж коли наши придут, мы то уж с матерью, боюсь не дождемси… вот только тогда и вспомяни, что казачьего ты роду, не мужичьего, и дите у тебя не от проезжего варнака, а от сотника сибирского казачьего войска Степана Решетникова, героя, который тут краснюкам этим спуску не давал… Ну, да ладно, ступай дочка, да смотри внука чтобы в полной исправности родила… ну ежели внучку тоже неплохо…. Что… карточку, какую карточку… Степы? Ох, ты господи. Мать неси-ка карточки какие у нас Степы есть… Нет, энту нельзя, на энтой он с атаманом своим, за нее ежели найдут сразу заарестуют… На вот эту, здеся он с товарищем своим снялся в девятнадцатом году. Смотри запрячь подальше, ежели красные найдут и за ее пострадать можешь, вишь он здесь какой красивый, да в форме… Ох господи, где он сейчас… Надо бы в Усть-каменогорск, в крепость съездить… Ох сил нету, да и не пустят все одно… Степа, Степа… ох и Ваня где, тоже неизвестно. Что за напасть, за какие грехи, царица небесная, и один сын под топором ходит, и второй жив ли… А ты ступай, ступай, дочка. Нельзя тебе больше у нас… И это… вещи, что от Поленьки остались возьми, платьишки, шубейки, и все что там ваше бабское, не подойдут так продашь или сменяешь на что, она ж все хорошее носила с дорогого матерьялу… Мать собери там, а то все одно придут рекизируют, какие-нибудь варначки носить будут задарма да радоваться…
Она так и поступила. Правда одежда Полины плечистой и узкобедрой Глаше подошла только по росту, в плечах была тесна, а в бедрах едва не полтора раза обернуться. Да и носить такие дорогие платья, шубы, шапки и белье она не решилась, потому пришлось поступить как советовал Игнатий Захарович – втихаря менять на продукты… В начале 1921 года, Глаша благополучно разрешилась сыном, которого назвала Петром. От кого понесла эта некрасивая рябая баба? Судачили всякое, даже интересовались у Игнатия Захаровича и Лукерьи Кузминичны. Те, сговорившись, отвечали одно и то же, де спуталась непутевая Глашка в прошлом годе, не то бродягой, не то с бандитом, не то с продотрядником. Про то, что в период зачатия, на их заимке прятался Степан, никто в станице, кроме родителей, Глаши и Тихона Никитича не знал, и его имя в качестве возможного отца ребенка не упоминалось ни в одной сплетне, хотя на личике новорожденного можно было обнаружить немало характерных «решетниковских» черт.
