На Павла Петровича, хоть он и намеренно ушел в «тень», и не рвался на первые роли, все одно постоянно «стучали». Он подозревал «пригретую» им Лидию Грибунину, недовольную тем, что он фактически тормозил расследование дела о расстреле коммунаров. Павел Петрович не то чтобы тормозил, но прибывшему после гибели Малышкина новому начальнику уездной ЧК, человеку со стороны, он на правах местного старожила, осторожно разъяснил, что спешить с этим делом не стоит, пока советская власть на местах не достаточно укрепилась. Но когда стала ясна судьба основных виновников того расстрела: Степан Решетников пленен, Щербаков со Злобиным погибли, ничто уже не мешало проведению окончательного расследования и суда, чего неустанно требовала Лидия Грибунина.
То, что его позиции окончательно пошатнулись, Павел Петрович почувствовал в самом конце 20-го года, когда его и без того под завязку загруженного работой в отделе образования, редакции уездной газеты, профбюро… вдруг неожиданно назначили особоуполномоченным упродкома по продразверстке. Должность, на которой «крестов» на грудь не получишь, но шансов голову потерять «в кустах» более чем достаточно. Видимо верхушка уездного ревкома решила-таки избавиться от чрезмерно мягкого и интеллигентного коммуниста, смотревшегося «белой вороной» в среде не шибко грамотных, но зато беспощадных к врагам советской власти партийцев военной закваски. В мандате, выданном Бахметьеву, говорилось: «Немедленно, в порядке боевого приказа приступить к усиленной ссыпке хлеба, причитающегося к сдаче из расчета по разверстке хлеба… Производить аресты и смещение членов волостных и сельских советов и отдельных граждан… У лиц, не подчиняющимся распоряжениям по выполнению разверстки и укрывающим хлеб, производить конфискацию имущества и хлеба, каковые поступают в фонд государства…».
Большевики окончательно вводили в Бухтарминском крае те же порядки военного коммунизма, что уже с восемнадцатого года царили в Европейской России – отъем хлеба у производителей, не давая ничего взамен, чтобы спасти от голодной смерти рабочий класс, приведший их к власти, и избежать голодного бунта в городах.
Недоброжелатели Бахметьева в уездном комитете партии не сомневались, что этот хитрец неминуемо «сгорит» на таком задании – хлеб отнимать, это тебе не газетенку редактировать, или в страховой конторе подпольщика изображать. И конечно, как само-собой разумеющееся, Бахметьев возглавил продотряд, на которой возлагалась задача по проведению разверстки там, где имелись наибольшие хлебные запасы, в Усть-Бухтарме. Правда, как такового продотряда не было. Как и в прошлый раз обязанности по проведению продразверстки в станице возложили на местный гарнизон. Бахметьев, прибывший в станицу всего с несколькими помощниками, сначала этот вопрос всесторонне обсудил с начальником гарнизона Вальковским. Потом собрали станичный ревком, на котором Павел Петрович зачитал приказ Упродкома о разверстке. Несмотря на то, что члены партъячейки от разверстки освобождалис, они выслушали приказ с далеко не радостными лицами. После затянувшейся паузы, секретарь партъячейки выразил общее мнение:
– Вот что, товарищ комиссар, хош нас всех тут заарестовывай, а казаки добром, за твои расписки хлеб не отдадут. Оне, конечно, и бунтовать сейчас не будут, но и хлеба не дадут… уже попрятали по заимкам, да по сараям. Всю зиму искать будем…
– Так… – задумчиво пощипывал бороденку Бахметьев. – Я слышал, во время Большенарымского восстания, советской власти помощь в деле агитации казаков против поддержки восстания оказал бывший станичный атаман Фокин. Как думаете, товарищи коммунисты, если вновь его привлечь? Он еще не утратил доверия у казаков, послушают его?
– Прослушают, послушают! Мы и сами хотели его просить, – наперебой загалдели с мест члены партъячейки.
Бахметьев никогда не раскрывал своего тесного знакомства с бывшим атаманом. И сейчас он вел себя так, будто с самого начала вовсе не рассчитывал на его помощь, а пришел к такой мысли лишь на совещании со станичными активом, с их «подачи». Теперь уже Тихона Никитича, под конвоем двух красноармейцев проводили к Бахметьеву, после чего они уединились в бывшем атаманском кабинете.
