Я распорядился прозондировать в глубочайшем секрете эту возможность, в надежде, что сие не будет Вам неприятно, и, хотя при этом встретились некоторые затруднения, особенно из-за близкого родства между принцессой и великим князем, тем не менее были найдены способы устранить эти препятствия. Я имею основания надеяться на успех задуманного предприятия, если только, разумеется, Вам угодно будет дать согласие и отправиться в путь, предлагаемый Её Величеством. Но так как лишь очень немногим лицам известна будет подлинная цель поездки и так как превыше всего надлежит сохранять тайну, то я полагаю, что Её Императорское Величество пожелает, чтобы Вы сохранили тайну максимально и особенно позаботились о том, чтобы её не узнал до поры граф Чернышов, русский министр в Берлине.
Для того чтобы ещё более замаскировать путешествие, Её Величество желает, чтобы супруг Ваш не сопровождал Вас и чтобы Вы начали своё путешествие с поездки через Берлин в Штеттин и только уже оттуда — в Петербург. Сверх того, Её Императорское Величество приказала вручить Вам через одну прусскую контору 10000 рублей на экипаж и прочие путевые издержки. По прибытии в Петербург Вы получите ещё денег.
Её Величество просила также передать, чтобы вы говорили бы всем, что едете только лишь для того, чтобы выказать Её Величеству благодарность за милости, оказанные Вашей семье.
Прошу Вас также верить, что я и впредь не перестану стараться для Вашей пользы.
Остаюсь и проч. и проч.».
Иоганне-Елизавете была не вполне понятна безапелляционность Фридриха, писавшего к ней так, словно при русском дворе уже всё давно было решено в её пользу. Хотя, кто его знает...
И тут у принцессы вдруг шевельнулась нехорошая мысль. В прежние годы, будучи только ещё кронпринцем, Фридрих из пустого желания раздражить своего отца рассылал по стране поддельные эпистолы за якобы кайзеровской подписью, приводя тем самым в смятение и даже панику многих подданных Фридриха-Вильгельма. У молодого Фридриха были несколько таких же беспутных приятелей, деятельно помогавших кронпринцу в опасных забавах; одного из тех шутников император вроде бы даже приказал казнить, усмотрев в такого рода шалостях унижение своей власти. Впрочем, казнил или только лишь намеревался казнить... Иоганна-Елизавета не могла припомнить события тех лет в подробностях, хотя саму историю с фальшивыми письмами даже как-то пересказывала мужу, хорошей памятью не отличавшемуся. И если вдруг, сделавшись императором, Фридрих соблаговолил припомнить свои былые шуточки... Впрочем, об этом принцесса не желала и думать...
Ну а вдруг? Что, если новогодний розыгрыш? Господи, так всё в жизни перемешалось, что не разберёшь, где правда, где что. Хоть у нахала Больхагена совета спрашивай.
В правом верхнем углу окна полыхнул жёлтый огонь, сопровождённый трескучим грохотом. Через паузу ещё раз прозвучал взрыв, рассыпавшийся блестками, на мгновение осветивший всё заиндевелое стекло. Затушив свет и прильнув к импровизированному глазку, принцесса увидела мужчин — в расстёгнутых шубах, без шапок, гоготавших и пускающих в небо ракету за ракетой. Между взрослыми крутились дети, которым, однако, давным-давно полагалось уже спать и видеть десятый сон. После очередного разрыва своевольная ракета ударилась в стекло второго этажа, и осколки скупо просыпались вниз.
Больхаген, который и был, видимо, главным затейником, нагло расхохотался и вдобавок поклонился нетвёрдо стоявшим на ногах Христиану и Иоганну. И вот так всегда: тут судьба, можно сказать, решается, а они напились и развлекаются. А принцесса — ломай голову.