Начала любви - страница 69
За книгами и жизнь прошла. События внешнего мира проступали как будто сквозь толщу воды, обеззвученные, искажённые и напрочь очищенные от сиюминутного нездорового ажиотажа, если такой они в миру и вызывали у определённых людей. Едва ли не большинство так называемых новостей получал Иоганн — особенно в последние годы — из писем Христиана-Августа. Ну а поскольку назвать Христиана пунктуальным корреспондентом возможно было лишь с большим допущением, пробелы Иоганна в том, что касалось текущей политики, были чудовищные.
Йеверская башня слоновой кости с годами делалась всё более неприступной. Немцы воевали с французами, плавали торговать с Поднебесной империей, в Берлине ярился, а после неожиданно скончался Фридрих-Вильгельм и на смену ему пришёл какой-то другой Фридрих (уж не сынок ли?) — всё это и многое другое проходило мимо, мимо, мимо. Всё меньше оставалось возле Иоганна людей, всё больше покойники-авторы превращались в желанных собеседников. «Забываю буквально всё на свете, — сообщал он младшему брату, — едва только попадается хорошая книжка. Этак за чтением и свою собственную смерть могу пропустить ненароком. Если умру, ты уж, пожалуйста, сообщи мне об этом, чтобы знать...»
Затянувшееся тихое счастье Иоганна-Людвига оборвалось со смертью дяди, владетельного Ангальт-Цербстского князя Иоганна-Августа. Но далее начался сущий корнелевский «Сид». Старший брат отказался от наследственного трона (и немалых доходов, разумеется) в пользу младшего Христиана-Августа. Ну а младший с той же корнелевской широтой отказался в пользу отказчика. Невесть сколько времени братья могли бы таким образом препираться, если бы Иоганн не предложил в одном из писем совместное правление. «Это как же?» — спросил в письме Христиан-Август и получил в ответ многостраничное послание, исполненное братской любви, поэтических цитат и неопределённейших сентенций, выраженных в присущей Иоганну тональности «там посмотрим».
Первым оказавшийся в фамильном цербстском замке, Иоганн-Людвиг обошёл бесконечные (за всякой дверью — новая комната или зала) запущенные помещения и явственно заскучал. Чтобы привести этакий домище в мало-мальски божеский вид, требовалось бы потратить немыслимые средства — столько тут всего было свалено. А ещё имелся парк, и оранжереи, и чёрт знает сколько прочего. Иоганн прикинул, что для приведения замка в надлежащий вид ему потребуется как минимум мафусаилов век[45]. Но когда ему сделалось очевидно, что все прочие вопросы, так или иначе связанные с жизнью маленького княжества, также лягут на его покатые плечи, нахлынувшая было скука сменилась отчаянием. Приходилось выбирать: или книжки, или княжение.
Из прежних дядькиных комнат Иоганн-Людвиг выбрал для себя угловую, с камином и окнами в парк, да ещё две прилегающие комнаты, обставил эти помещения на свой вкус (весьма неприхотливый) и тем довольствовался.
При встрече — поистине в кои-то веки! — братья даже прослезились, как бы по усопшему. Иоганн и Христиан, не сказав на сей предмет и полслова, нашли друг друга постаревшими, чтобы не сказать — старыми. А всё остальное доделало спиртное — так что к полуночи они сидели перед камином, предаваясь воспоминаниям и слезам. Через толщу прошедших лет, словно из-подо льда, во множестве принялись проступать давно, казалось, забытые подробности детства. Даже юношеские домашние прозвища припомнились как бы сами собой, ещё более увлажнив щёки новоявленных ангальтских соправителей. Очередную бутылку поставили они меж собой на мягкую диванную обшивку, а сами потеснее уселись, облапив друг друга за плечи, чтобы при очередном всплеске эмоций, когда подмывало целоваться, не нужно было всякий раз поднимать с кресел порядком загруженные вином и едой тела, и без того немолодые, одряхлевшие, грузные. Когда во время одного из таких медвежьих объятий в комнату с гневным лицом вошла немолодая обрюзгшая женщина, Иоганн-Людвиг решительно отказался признать в ней супругу родного брата и грозно выговорил зашедшей без стука нахалке. Вслед за чем было шумное объяснение, примирение, поднятие бокала за милых женщин и последующее выпроваживание принцессы, которая добросердечие Иоганна поняла слишком уж буквально и намеревалась, по её словам, с полчасика побыть среди мужчин.
