После ужина Петр Еремеевич всегда шел к себе, жена – в каминную, где дожидался томик Дефо.
– А может, не бросать Лариску? – проворковал он смешливо. – Конечно, не femme fatale28, но капиталы папаши добавят обворожительности любой курице… Дело сделано, отчего бы не полакомиться?
Мужчина рывком сел, тонкие пальцы взъерошили шевелюру.
«Нет, – явилась не лишенная печали дума, – когда-нибудь средства кончатся, и нужно будет вновь работать. Следует избавиться от ноши!»
Усилие воли дало привычную сосредоточенность, мажорные настроения канули в лету. Чрезмерная радость от хорошо проделанной работы – непозволительная роскошь. Не хватало еще утратить бдительность! Фрикасе из ягненка под пивным соусом – достаточное вознаграждение за труды. Во всяком случае, на данном этапе. Следует завершить начатое, а после, когда улягутся круги на воде, деньги сами хлынут в карман!
Так-с! Что происходит?
Слуха коснулись непривычные звуки. Никак ступени поют? Само по себе явление обыденное – кто только не бродит в сенаторском дворце, но эти шаги не принадлежат ни одному из домочадцев.
Все-таки размяк! Не почувствовал тревоги. Он чертыхнулся…
Ладонь скользнула под подушку, рукоять заряженного пистолета откликнулась знакомым холодком. Как раз вовремя! Удар, другой… Дверь с хрустом сошла с петель.
Бабах!..
Ковер распахнул объятия господину с бобриком на голове. Сквозь завесу порохового дыма возникла вторая фигура, как две капли воды смахивающая на первую. Бесполезное оружие шлепнулось рядом с покойником, скрытые ножны под гвардейским кителем опустели, мелькнуло тонкое лезвие.
Спальня наполнилась шумом борьбы. Натужное сопение перешло в рык, тот – в ругань, наконец свист вырвался из рассеченного горла. Ни дать ни взять кантата смерти…
Ледяной взгляд Вишневецкого уперся в белого от ужаса толстяка, с отдышкой прислонившегося к перильцам. Вот кого нужно благодарить в провале! Кончить сыщика или бежать? Нет, внизу могут быть еще полицейские. Пора делать ноги. Румяный блин еще покатается в масле, жаль.
Отворять ставни некогда. Благо, не успел скинуть мундир гвардейского экипажа – будет не так холодно! Плечо врезалось в стекло, осколки фейерверком брызнули по сторонам. Будь на тротуаре прохожие, акробатический кульбит завершился бы аплодисментами. Сугроб принял тощую фигуру, как океан рыбешку. Липкая холодная масса ухнула за воротник, глаза и рот немедленно залепились. Срочно продрать их!
Осталось совсем чуть-чуть. Свобода близка.
Треск снега, послышалось чье-то дыхание. Пальцы заработали с удвоенной скоростью, возвращая зрение и ориентацию.
Поздно!..
Затылок Петра Еремеевича взорвался болью, сознание улетучилось, словно пробка из бутылки шампанского.
Над бесчувственным склонилась долговязая тень.
– Дышит…
– Молодцом, Захаров! – крикнул Антон Никодимович из разбитого окна. – Спускаюсь к вам…
Поликарповская трость расщепилась, доктор уставился на остатки лакированной палки так, словно, большего внимания не заслуживало ничего на свете. Руки ощутимо подрагивали – не то от мороза, не то от страха.
Уличные фонари расплывались неясной мозаикой: желтыми квадратами, оранжевыми искорками. В голове снова и снова проигрывался глухой хлопок – звук пистолетного выстрела.
Слава Богу, друг жив!..
***
Затворника Печерского, суббота, утро
На казенном сукне белел испещренный чернилами листок. Сквозняк забавлялся уголком документа, по кабинету товарища министра гулял робкий шелест.
Раздался стук, и почти сразу открылась дверь.
В проеме застыл Поликарпов, внимание тут же переключилось на визитера. Хлоп – бумагу накрыл потрепанный бювар, и шуршание стихло.
– Входите, дружище! – буркнул генерал, собранные в щепоть пальцы коснулись переносицы. – Читал ваш рапорт. Стало быть, намылились в Тобольскую губернию?
– Этак можно говорить только о собственном волеизъявлении, – усмехнулся полицейский с горечью. – Впрочем, след гастролеров тянется именно туда. Если угодно колоть орехи микроскопом, отчего бы не скататься?
– Присаживайтесь.
Кресло оцарапало паркет. Мужчины безмолвно рассматривали друг друга.
«Он порядком сдал, – думал каждый, не ведая, что и сам является объектом изучения. – Осунулся, постарел лет на десять, хотя в действительности миновало чуть более месяца!»
