— Жертвуйте на монастырь, что милость ваша, — пропищала низенькая полнотелая монахиня.
К забору подошел Пила, приземистый казак со светло-русой бородой. На нем широкие шаровары, холщовая вышитая рубашка, сапоги гармошкой. Сняв шапку, он поздоровался с желанными гостьями.
— Чего ж вы на улице остановились?
— Мы на минутку к тебе, Софрон Исаакович, — басовито проговорила рябая, востроносая монахиня.
— Заходите, заходите, — радушно пригласил Пила. — Освятите своими стопами мой двор.
Монахини перекрестились.
— А это что у вас? — указала полнотелая на подводы с мешками, стоявшие у амбара.
— Разверстку готовим, — скривился Пила. — Триста пудов наложили, анафемы.
— Истинно, анафемы! — подхватила третья, пухлощекая монахиня.
В передней они поспешно осенили себя крестами, поздоровались с женой Пилы и двумя его сыновьями.
— Сюда, сюда, матушки, — засуетилась хозяйка. — В эту комнату проходите.
Монахини одна за другой последовали в зал, уселись иод образами. Полнотелая уставилась колючим взглядом на хозяина, спросила:
— С кем ты, Софрон Исаакович, с богом или с нехристями?
— С богом, матушка, только с богом! — перекрестился Пила.
— Кланяется тебе мать игуменья и велела про отряд напомнить, — сказала та же монахиня.
— Знаю, — сказал Пила. — Бородуля меня предупредил.
— Что же передать матушке игуменье?
— Сынов обязательно пошлю… А ежели дело обернется успешно, то и сам сидеть дома не буду.
— Наши-то пойдут, а другие как? — обеспокоенно вмешалась в разговор хозяйка.
— Пойдут и другие, — убежденно пробасила рябая монахиня. — Все, у кого мы побывали, откликнулись на божий зов.
— Ну что ж, за мной дело не станет, — решительно заявил Пила. — Завтра же пошлю в монастырь сынов с оружием.
— Мы уже договорились с Данилкой Конотоповым, — отозвался из кухни старший сын и прислонился к косяку двери.
Пухлощекая монахиня перекрестила его, сказала:
— Сразу видно, что в тебе горит казачья кровь. Да благословит тебя всевышний, раб божий.
— Аминь, — пропела басом рябая монахиня, поднимаясь со стула. — Пойдемте, сестрицы.
Пила приказал сыновьям положить на подводу два мешка пшеницы.
* * *
Обширный угловой двор Пятницы обнесен высоким сплошным дощатым забором, застроен амбарами, сараями, клунями[53]. Фруктовый сад прилегает к берегу Кубани.
Леонид Градов, Клава Белозерова и Демка Вьюн остановились у запертой калитки, постучали в нее. Во дворе разноголосо залаяли собаки. Клава заглянула в Щель забора, увидела бегущего к калитке белоголового мальчугана лет десяти, одетого в белую рубашку, черные штаны и хромовые сапоги.
Лязгнула щеколда, и калитка со скрипом отворилась. Отогнав собак, на улицу вышел малец, надул губы:
— Ну, чего вам?
— Батько дома?
— Дома. А зачем вам?
— Борода скоро вырастет, если все будешь знать, — Леонид смерил его взглядом. — Зови отца.
Малец хлопнул калиткой и убежал. Собаки снова залаяли, но уже не так озлобленно и наконец совсем утихли.
— Ишь, хлопец-то, — заметил Леонид, — с пупка уже знает, что к чему.
Вскоре к ним вышел Пятница — здоровенный мужчина с рябым, точно вспаханным, лицом и большим животом. Он снял шапку и, вытирая платком потную лысину, спросил:
— Чего вам надо, ребята?
Леонид объяснил, зачем пришли. Пятница пожевал толстыми губами, с деланным хладнокровием произнес:
— Так… Значит, вас Корягин послал?
— Да, мы от председателя, — подтвердила Клава.
Пятница немного подумал и вдруг заявил:
— Что ж, берите, если для такого дела. Сколько звеньев нужно на ограду?
— Не знаю, — Леонид пожал плечами и удивленно переглянулся со своими товарищами.
— Какой величины звено, — шмыгнув носом, сказал Вьюн. — Надо поглядеть.
— Хорошо, — кивнул Пятница. — Пойдемте со мной.
Вошли во двор. Собаки опять залаяли, но хозяин погрозил им, и они, поджав хвосты, забились под амбары, угомонились.
— Так вам и подводы нужны? — буркнул Пятница.
— Ежли дадите, не откажемся, — сказал Вьюн, еще больше поражаясь столь неожиданной сговорчивостью богатея.
— Ач[54], какой ты ласый[55]! — Пятница бросил на него косой взгляд и махнул рукой: — Ладно, что с вами поделаешь.
Пройдя к сложенным в штабеля звеньям ограды, Вьюн воскликнул от радости:
